Ночью надо было более опасаться конокрадов, уводящих лошадей, и уносящих поклажу.
По случайности ли, или вследствие предусмотрительности начальника каравана, после отъезда из Санта-Фе, то есть около месяца, мексиканцы не видали ни одного индейца и путешествовали очень спокойно; однако это не заставило их пренебрегать мерами предосторожности. Начальник, которого внутренне беспокоило это непонятное небрежение разбойников, удваивал бдительность и предосторожность, чтобы избегнуть неожиданного нападения.
Открытие, сделанное накануне проводником — след индейцев Ворон, самых решительных воров в этих горах, еще более увеличило его тайные опасения; он не скрывал от себя, что если принужден будет сражаться, то несмотря на мужество и дисциплину своих пеонов всё будет против него в борьбе с людьми, знающими этот край и нападающими не иначе как в довольно значительном числе; они смогут разбить его группу, несмотря даже на отчаянное сопротивление.
Начальник каравана, терзаемый мрачным предчувствием, пришпорил свою лошадь и подъехал к индейцу, который ехал вперед один, осматривая кусты и по всей очевидности исполняя, как следует, обязанность опытного проводника.
Курумилла хотя слышал позади себя топот лошади мексиканца, не обернулся, и продолжал беззаботно ехать на плохоньком лошаке, отданном в его распоряжение.
Начальник каравана догнал проводника и внимательно рассматривал его несколько минут, стараясь проникнуть сквозь бесстрастную маску, надетую на лицо индейца, и прочесть его мысли. Но после довольно продолжительного изучения, мексиканец принужден был сознаться в бесполезности своих усилий и в невозможности угадать намерения этого человека, к которому он чувствовал инстинктивную неприязнь, несмотря на услуги, оказываемые им каравану.
— Индеец, — сказал он ему по-испански, — я желаю поговорить с вами несколько минут об одном важном деле; прервите же ваше молчание и отвечайте как честный человек на вопросы, которые я намерен вам задать.
Курумилла почтительно поклонился.
— Вы обязались в Санта-Фе за четыре унции, из которых половину вы получили вперед, проводить меня, до границы Верхней Мексики. С тех пор, как вы у меня на службе, я должен признаться, что могу только хвалить вас за верное исполнение ваших обязанностей; но мы теперь среди Скалистых гор, то есть у самого опасного пункта нашего продолжительного путешествия; два дня тому назад вы открыли след Ворон, врагов очень опасных для караванов; мне нужно условиться с вами насчет средств, какие надо употребить, чтобы расстроить засаду, в которую эти индейцы постараются нас вовлечь; узнать, какие меры хотите вы принять, чтобы избегнуть встречи с ними — словом, узнать ваш план действий.
Индеец ничего не отвечал, но порылся в сумке, висевшей на плече его, и вынул оттуда грязную бумагу, сложенную вчетверо, развернул ее и подал мексиканцу.
— Что это такое? — спросил тот, взяв эту бумагу и пробегая ее глазами. — Ах да! Очень хорошо — ваше условие. Ну какое же отношение имеет оно к вопросу, который я задал вам?
Курумилла, положил палец на бумагу, именно на то место, где был написан последний параграф условий.
— Ну что ж это такое? — вскричал мексиканец досадой. — Правда, тут сказано, что я должен положиться на вас вполне и предоставить вам действовать, как вы хотите, для общей пользы, и не расспрашивать вас.
Индеец утвердительно кивнул головой.
— Кто же мне докажет, — вскричал мексиканец, выведенный из себя холодностью и упорным нежеланием этого человека отвечать ему, — что вы действуете для общей пользы и что вы не изменник?
При слове «изменник» Курумилла бросил на мексиканца взгляд тигра, между тем как все его тело задрожало от нервного трепета, он испустил два или три непонятные восклицания, и прежде чем мексиканец мог понять его намерения, Курумилла схватил его с седла и бросил на землю, потом соскочил со своего лошака, вынул из-за пояса две унции золота, бросил их мексиканцу и, подойдя к краю пропасти, спустился на дно ее с головокружительной быстротой и исчез почти тотчас.
То, что мы рассказали, произошло так быстро, что пеоны, оставшиеся позади, хотя поскакали во весь опор, на помощь своему господину, подоспели слишком поздно, чтобы не допустить побег индейца.
Мексиканец не ушибся, только неожиданность и сила падения оглушили его на минуту, но он опомнился почти тотчас и, поняв бесполезность и сумасбродство погони в таком месте и за таким противником, подавил свой гнев и стыд, и, сев на лошадь, которую остановили, холодно приказал продолжать путь, внутренне обещая себе, если представится случай, отмстить за полученное им оскорбление.
В эту минуту нечего было и думать об этом; более могущественные интересы призывали все его внимание — для него было очевидно, что, назвав проводника изменником, он попал в цель, и что тот, взбешенный, что с него была снята личина, ловко избежал опасности и нашел путь к спасению.
Положение становилось самым критическим для начальника каравана: он мог погибнуть без проводника в этих неизвестных местах, без сомнения, подстерегаемый врагами и мог подвергнуться каждую минуту нападению, последствия которого должны были быть неблагоприятны для него и для его людей; надо было принять решительные меры и избегнуть, если возможно, несчастий, которые угрожали каравану.
Мексиканец был человек энергичный, храбрый до отваги, которого никакая опасность, как бы велика ни была она, не могла заставить растеряться; в несколько секунд он просчитал все благоприятные шансы, остававшиеся ему, и решение было принято.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64