Тогда она послушалась.
– Бедное дитя, – сказал Валентин, – они дурно обращались с ней, не правда ли?
– Нет, они выказывали к ней большое уважение; притом, я сама слышала, как токи, уезжая, приказывал им кротко обращаться с нею.
– Итак, она уехала вчера? – спросил Трангуаль Ланек.
– Вчера.
– В какую сторону?
– Воины говорили между собою о племени Коршуна, но я не знаю, туда ли они поехали.
– Благодарю, – сказал ульмен, – сестра моя добра. Пиллиан наградит ее; теперь она может удалиться, мужчины будут советоваться.
Индианка встала, не позволив себе никакого замечания, и вышла из комнаты.
– Ну, – спросил вождь Валентина, – что намерен делать мой брат?
– Путь наш начертан, как мне кажется, мы должны следовать по следам похитителей до тех пор, пока не отнимем у них молодую девушку.
– Хорошо, я сам то же думаю; только двух человек мало для исполнения такого намерения.
– Это правда, но что же можем мы сделать?
– Идти не раньше вечера.
– Почему?
– Потому что к тому времени Курумилла и, может быть, еще другие друзья моего брата присоединятся к нам.
– Вы в этом уверены, вождь?
– Уверен.
– Хорошо, в таком случае подождем.
Видя, что им придется провести несколько часов в этом месте, Валентин решился употребить их с пользой: он растянулся на земле, положил под голову камень, закрыл глаза и заснул. Цезарь лег у его ног. Трангуаль Ланек не спал; подняв в углу хижины веревку, он измерял все следы, оставшиеся на земле, потом призвал индианку и, указав ей на эти следы, спросил, не может ли она сказать ему, которые из них принадлежат молодой девушке.
– Вот эти, – отвечала индианка, указывая на самые крошечные.
– Хорошо, – сказал Трангуаль Ланек, сделав на веревке знак.
Потом, заткнув старательно веревку за пояс, он тоже лег на землю возле Валентина и скоро заснул.
ГЛАВА LVIII
Засада
Курумилла и два его спутника спускались с крутой вершины Корковадо так скоро, как только это было возможно. Но если всходить было трудно, то и спускаться тоже было нелегко. На каждом шагу путешественников останавливали скалы, возвышавшиеся перед ними, или густая чаща деревьев, преграждавшая им путь.
Часто, когда они воображали, что ступают на твердую почву, ноги их вдруг вязли и они с ужасом замечали, что принятое ими за почву было не что иное как переплетенные растения, скрывавшие под собою огромные рытвины. Под их ногами кишели отвратительные животные; иногда они встречали змей, развивавших свои блистающие кольца на сухих листьях или обломанных сучьях, которые со всех сторон покрывали землю.
Они должны были то ползти на коленях, то перепрыгивать с ветви на ветвь или с топором в руке прокладывать себе дорогу. Такая утомительная ходьба продолжалась около двух часов. В конце концов они дошли до грота, в котором оставили своих лошадей.
Европейцы буквально падали от усталости; в особенности граф. Воспитанный в аристократических привычках, он никогда не подвергавший своих сил такому жестокому испытанию, и чувствовал себя совершенно уничтоженным; руки его и ноги распухли, лицо было исцарапано. Одна необходимость идти еще поддерживала его до сих пор, но дойдя до платформы, он упал, задыхаясь и бросая вокруг себя бессмысленные взоры человека, побежденного слишком сильным и слишком продолжительным усилием.
Дон Тадео совсем не так утомился как его товарищ; однако его короткое дыхание, румянец, покрывавший щеки, и пот, орошавший лицо, служили ясными доказательствами его усталости.
Курумилла же был так свеж и бодр, как будто не сделал ни одного шага. Физическая усталость по-видимому не имела никакого влияния на железную организацию индейца.
– Братья мои нуждаются в отдыхе, – сказал он, – мы останемся здесь сколько будет нужно для того, чтобы они собрались с силами.
Ни дон Тадео, ни граф не отвечали; им было стыдно признаться в своей слабости. Прошло полчаса, и никто не говорил ни слова. Курумилла удалился. Воротившись, он спросил:
– Ну что?
– Ах, дайте еще несколько минут, – отвечал граф. Индеец покачал головой и сказал:
– Время не терпит...
Говоря это, он вынул из-за пояса маленький ящичек, раскрыл его и подал дону Тадео. В этом ящике было четыре отделения; в первом лежали сухие листья беловатого цвета, во втором негашенная известь, в третьем какие-то камешки величиною с орех, в четвертом три или четыре тонких лопаточки из железного дерева.
– О! – вскричал с радостью дон Тадео. – Кока !
– Да, – отвечал индеец, – отец мой может взять. Дон Тадео не заставил просить себя; он с живостью схватил одной рукой лопаточку, а другой взял листок; на этот листок посредством лопаточки он сначала насыпал негашеной извести, потом завернул в него камешек и положил в рот.
Граф следил за движениями дона Тадео с особенным вниманием и как только тот положил камешек в рот, спросил у него с любопытством:
– Что это такое?
– Кока.
– Но это ничего мне не объясняет.
– Друг мой, – сказал дон Тадео, – Америка обетованная земля, ее счастливая почва производит все: мы имеем парагвайскую траву, заменяющую чай, мы имеем коку, которая, уверяю вас, с выгодой заменяет бетель, советую вам попробовать.
– С вашим поручительством, дон Тадео, я попробую все что угодно; тем более я не опасаюсь взять в рот этот листок, который кажется мне безвредным; но признаюсь, мне очень хотелось бы узнать достоинства этого универсального лекарства; судя по радости, которую вы выказали, когда его увидали, его достоинства должны быть очень велики.
– Судите сами, – отвечал дон Тадео, приготовляя между тем вторую пилюлю точно так же как и первую, – кока имеет способность возвращать силы, отнимать сон, голод и придавать мужество.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174