Я прощаю сделанное мне вами зло! Еще есть время, раскайтесь; берегитесь, чтобы Господь, утомленный вашими преступлениями, не уронил одну за другой на ваше сердце слезы, которые вы беспрестанно заставляете проливать несчастную молодую девушку, выбранную вами в жертву. Прощайте!
Он холодно поклонился куртизанке и пошел к войску, над которым токи поручил ему командование.
Чилийская армия построилась в каре.
В ту минуту, когда дон Тадео выходил из своей палатки, он вскрикнул от радости при виде двух человек, присутствия которых вовсе не ожидал в эту минуту.
– Дон Луи! Дон Валентин! – закричал он, пожимая молодым людям руки. – Вы здесь? Какое счастье.
– Да, мы здесь, – смеясь, отвечал Валентин, – и с Цезарем, которому также хочется попробовать ароканов... не так ли, старая собака? – прибавил он, лаская ньюфаундленда, который махал хвостом, устремив на господина свои умные глаза.
– Мы подумали, – сказал граф, – что в такой день вам понадобятся все ваши друзья; оставив двух индейских вождей в некотором расстоянии отсюда, где они засели в кустарнике, мы пришли сюда.
– Благодарю вас; надеюсь, что вы не расстанетесь со мной?
– Еще бы! Мы так и намеревались, – сказал Валентин.
Дон Тадео велел привести для молодых людей превосходных лошадей, и тогда втроем они поскакали в галоп к центру первого каре в сопровождении Цезаря.
Долина Кондорканки, в которую дон Тадео успел наконец оттеснить индейцев, имеет форму огромного треугольника и почти совершенно лишена растительности. Ароканы занимали вершину этого треугольника и находились между морем и горами – положение невыгодное, в котором они не могли легко маневрировать, потому что в узком пространстве их многочисленная кавалерия почти не имела возможности действовать массами.
Мы сказали, что чилийская армия образовала каре эшелонами, то есть, что каждый из трех корпусов, находившихся под командой дона Тадео, дона Грегорио и Фуэнтеса, представлял четыре каре, которые поддерживали взаимно друг друга, а позади их находилась в резерве многочисленная кавалерия. Стало быть, ароканам приходилось сражаться против двенадцати пехотных каре, которые окружали их со всех сторон.
– Ну? – спросил Валентин дона Тадео, когда они доехали до своих постов. – Сражение скоро начнется?
– Скоро, – отвечал тот, – и поверьте мне, будет жарко.
Диктатор поднял тогда свою шпагу. Зазвучали барабаны и трубы, и чилийская армия двинулась вперед ускоренным шагом.
Антинагюэль со своей стороны подал знак к битве, и ароканы бросились с ужасными криками. Как только неприятель приблизился, чилийцы раздвинулись, и залп картечи повалил первые ряды окасов; потом каре снова сомкнулись, и солдаты ждали, скрестив штыки, натиска своих врагов.
Этот натиск был ужасен. Несмотря на то, что число окасов быстро уменьшалось от залпов артиллерии, которая опустошала их ряды спереди, с боков и сзади, они сражались со всех сторон и с бешенством бросались на чилийские штыки, делая сверхъестественные усилия, чтобы расстроить неприятельские каре и пробиться в них. Хотя они знали, что занимавшие первый ряд их армии подвергались верной смерти, но старались наперерыв занять в нем место. Как только первый ряд падал под чилийскими пулями, второй и третий отважно спешили заменить его, и все подвигались вперед, стараясь скорее приступить к холодному оружию.
Однако эти дикие воины умели сдерживать свою запальчивость; быстро и верно и вместе с тем с величайшей правильностью исполняли они различные эволюции, которые были им предписаны ульменами. Таким образом они наконец достигли каре чилийцев под беспрерывным огнем артиллерии, которой никак не удалось заставить их поколебаться. Несмотря на залпы картечи, истреблявшие их, они с бешенством бросились на первые ряды чилийцев, прибегнув к холодному оружию.
Ароканы предпочитают этот способ сражения; воины их, вооруженные железными палицами, производят между неприятелями страшное опустошение быстротой своих движений, тяжестью и верностью наносимых ими ударов.
Чилийская кавалерия, заметив расстройство пехотных каре, бросилась им на помощь и напала на окасов сбоку. Генерал Бустаменте угадал это движение и со своей стороны исполнил тот же маневр; обе кавалерии столкнулись с шумом, подобным громовому. Спокойный и холодный во главе своего эскадрона, Бустаменте сражался как человек, пожертвовавший своей жизнью и нисколько не заботившийся даже о том, чтобы защитить ее.
Между тем, как дон Тадео говорил за несколько минут перед этим Валентину, сражение жарко завязалось по всей линии. Ароканы с упорством, которого ничто не могло преодолеть, и с презрением к смерти умирали под чилийскими штыками, не отступая ни на шаг.
Антинагюэль, вооруженный своей палицей, которой он управлял с неслыханной легкостью и проворством, носился впереди своих воинов и оживлял их жестами и голосом. Окасы отвечали ему криками ярости, удваивая усилия, чтобы разорвать эти проклятые ряды, против которых они истощали свои силы.
– Какие люди! – не мог удержаться, чтобы не сказать, граф. – Какая безумная смелость!
– Неправда ли? – отвечал дон Тадео. – Настоящие демоны! Но подождите, это еще ничего; сражение только началось и вы скоро узнаете, что это мужественные бойцы.
– Отважные солдаты! – вскричал Валентин. – Они все лягут на месте!
– Да! – отвечал дон Тадео. – Скорее, нежели сдадутся!
Между тем окасы с ожесточением нападали на то каре, посреди которого находился главнокомандующий, окруженный главным штабом. Там битва превратилась в бойню; огнестрельное оружие сделалось бесполезно, штыки, топоры, сабли и палицы пронзали груди и разбивали черепа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174