все его оружие составлял один только страннический посох.Отец Серафим был одним из тех многочисленных солдат, неизвестных мучеников армии веры, которые, вооружившись вместо щита Евангелием и подвергая свою жизнь опасности, сеют слово Божье в этих варварских странах и в тридцать лет стариками геройски умирают на поле битвы, истощенные непосильными трудами, но с сознанием, что они потрудились недаром и наставили на путь истины заблудших овец и пролили свет в среду невежественных.Самоотречением и преданностью этих скромных, но великих сердцем людей слишком пренебрегают и слишком мало интересуются во Франции, откуда, тем не менее, отправляется наибольшее число этих добровольных мучеников; их подвиги проходят незамеченными, потому что, благодаря плохому знанию заокеанских стран, у нас даже и не подозревают о том, какую борьбу приходится им вести с климатом, одинаково губительным как для миссионеров-европейцев, так и для их прозелитов.Да и кто им поверит? Самые ярые враги миссионеров не индейцы, которые почти всегда принимают их если не с радостью, то с уважением, а наоборот, люди, которые получают пользу от их трудов и должны были бы помогать им и защищать их всей своей властью.Нет таких оскорблений и унижений, которым не подвергали бы их представители власти в Мексике или в Североамериканских Соединенных Штатах для того, чтобы заставить их отказаться от своей деятельности и покинуть арену, на которой они так благородно сражаются.Отец Серафим приобрел не только дружбу, но и уважение всех тех, с кем судьба его сталкивала.Обрадовавшись случайной встрече с соотечественником среди обширных пустынь, отстоящих так далеко от той Франции, которую он не надеялся больше уже увидеть, отец Серафим близко сошелся с Валентином, которого он полюбил от души.Охотник платил ему той же монетой и, со своей стороны, чувствовал глубокую симпатию и неодолимое влечение к этому проповеднику слова Божьего.Они очень часто подолгу странствовали вместе по пустыне, и охотник даже провожал его через бесплодные пространства Апачерии к индейским племенам.Как только отец Серафим занял место у очага, Орлиное Перо и Курумилла принялись ухаживать за ним и подали ему несколько кусков жареной дичины и маисовых лепешек.Миссионер с улыбкой принимал услуги вождей и брал все, что они ему предлагали.— Давно уже мы не видали вас, отец мой, — сказал асиендадо, — вы нас совсем забыли… Моя дочь спрашивала меня о вас всего два дня тому назад, ей так хотелось бы вас повидать.— Донна Клара — ангел, и ей нет надобности в утешении священника, — кротко отвечал миссионер. — Я провел около двух месяцев среди команчей в клане Черепах; эти бедные индейцы действительно нуждаются в моей помощи, они жаждут Божественного слова.— Довольны вы вашим путешествием?— Да, до известной степени… Индейцы оказались совсем не такими, как о них рассказывают, и так как они еще не испорчены цивилизацией, они легко воспринимают все, что им объясняют.— Долго вы рассчитываете пробыть с нами?— Да, это последнее путешествие ужасно меня утомило; здоровье мое что-то очень плохо, и мне необходимо отдохнуть несколько дней для того, чтобы восстановить силы для продолжения моего служения.— В таком случае, отец мой, поедем со мной на асиенду, этим вы осчастливите всех нас: моего сына, мою дочь и меня.— Я даже сам хотел просить вас об этом, дон Мигель, и очень рад слышать, что мое посещение не будет неприятно вам… Я так бесцеремонно принимаю ваше любезное приглашение только потому, что знаю наверняка, что я вас не побеспокою.— Совсем наоборот, мы будем очень счастливы, если вы согласитесь погостить у нас.— Я знаю, какое у вас доброе сердце.— Вы совсем напрасно хвалите меня так, отец мой. Тут играет роль не одна доброта, но и эгоизм.— Каким образом?— Трудясь над воспитанием индейцев, вы оказываете громадную услугу расе, принадлежать к которой я считаю для себя большой честью, потому что я ведь тоже индеец.— Это правда, — смеясь отвечал священник, — ну, я отпускаю вам этот грех эгоизма ради тех целей, которые заставляют вас совершать его.— Святой Отец, — вмешался в разговор Валентин, — а что, много дичи теперь в пустыне?— Да, много. Бизоны целыми стадами спустились с гор и, кроме того, очень много ланей и антилоп.Валентин с удовольствием потер себе руки.— Сезон будет хороший, — сказал он.— Да, для вас. Что же касается меня, то мне и так не на что жаловаться, индейцы все время заботились обо мне.— Вы себе представить не можете, как я боюсь за вас, когда вы вот так отправляетесь к этим красным дьяволам… Это не относится, конечно, к команчам, — я хорошо знаю этих воинов, да они и сами всегда с уважением относятся к вам, но я страшно боюсь, как бы разбойники апачи не сыграли с вами в конце концов какой-нибудь скверной штуки.— Зачем так дурно думать о них, друг мой?— Я говорю одну только правду. Вы себе и представить не можете, как эти негодяи апачи вероломны, трусливы и жестоки. Я хорошо знаю их и могу даже представить доказательства, если хотите. Но будьте спокойны: если они когда-нибудь позволят себе сыграть с вами какую-нибудь штуку, я сумею найди дорогу в их деревни. В пустыне нет угла, которого бы я не исследовал до последней извилины. Недаром же прозвали меня Искателем Следов… Клянусь вам, я не пощажу никого из них!— Валентин, вы знаете, как неприятно мне слышать, когда вы так говорите. Индейцы — несчастные дети природы, они иной раз и сами не сознают, хорошо или дурно они делают, и поэтому с них нельзя строго взыскивать за совершаемые ими поступки.— Ладно! Ладно! — проворчал охотник.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95