— Капитан Шимельман прав, — продолжал полковник, — проворнее! Но прежде слушай, ты здесь один?
— Один с женою и детьми, полковник.
— Хороша твоя жена, негодяй?
— Что вам до этого за дело?
— Мне дело большое, — сказал полковник, с громким хохотом покручивая усы.
— Вели ей встать, да и детям твоим; мы хотим, чтобы ты представил нам твою семью; ступай, проворнее!
— К чему их будить? Я один могу служить вам.
— Ты, кажется, возражаешь, негодяй! — закричал полковник. — Донерветер! Повинуйся, а не то…
Лесничий нахмурил брови, сжал кулаки, несколько секунд измеривал глазами своего противника, но вдруг лицо его прояснилось, он улыбнулся, потупил голову и, ничего не ответив, вышел из залы.
— Все эти проклятые собаки одинаковы, — сказал капитан, пожимая плечами, — одной угрозы достаточно, чтобы сделать их кроткими как ягнята.
— Я не разделяю вашего мнения, — заметил другой офицер, — человек этот не так испуган, как вы думаете; я предположил бы даже, что он замышляет какое-нибудь злодейство; мы хорошо сделаем, если будем присматривать за ним.
— Не забудьте, господа, — сказал полковник, — что мы находимся среди гор, в нескольких милях от наших укреплений, и что с нами не более трехсот человек; будем осторожны; позаботились ли о постах, которые я назначил?
— Точно так, полковник, — ответил молодой безбородый поручик тоненьким голоском, — наши солдаты расставлены около этого дома; неожиданное нападение невозможно.
— Хорошо, поручик фон Штейнбург, позаботьтесь, чтобы надзор не слабел во все время, пока мы останемся здесь.
Поручик сделал почтительный поклон и вышел.
В эту минуту появился трактирщик; с ним шли его жена и трое детей; жене было лет тридцать восемь; она, должно быть, отличалась большой красотой в первой молодости и была еще очень привлекательна, к ней боязливо прижимались двое юношей, один лет семнадцати, высокий, хорошо сложенный и с решительным видом, другой лет пятнадцати и по наружности сложения такого же крепкого, и девушка лет четырнадцати, светло-русая, тоненькая, с большими голубыми и задумчивыми глазами, прятавшаяся в складках платья матери и дрожавшая всеми членами.
— О, какой прелестный ребенок! — вскричали офицеры, приметив молодую девушку и делая движение к ней.
— И матерью пренебрегать нельзя, — прибавил капитан Шимельман, глаза которого сверкали как карбункулы.
— О, матушка! Я боюсь, — прошептала молодая девушка, бледнея.
— Не бойся ничего, дитя, — гордо ответила трактирщица, — твоя мать с тобою.
По безмолвному знаку мужа, она подошла к столу, за которым сидели офицеры, поставила стаканы и бутылки, которые принесла с собой; лесничий и его дети делали то же самое, так что стол в одно мгновение покрылся напитками всякого сорта.
Немецкие офицеры чувствовали невольный восторг при виде этой прекрасной и гордой женщины, которую, по-видимому, ничто не волновало и которая, по наружности по крайней мере, исполняла с полною свободой духа тягостную обязанность, возложенную на нее.
— Э! Э! Красавица, — сказал ей, улыбаясь, полковник, — будьте поприветливее, пожалуйста; у нас терпения мало и вы, кажется, забываете, что мы здесь у себя.
— У себя! — сказала трактирщица с гордым движением.
— Разве мы не победители? — возразил полковник, смеясь.
— Да, победители изменников, которые выдали вам нашу беззащитную страну.
— Эта страна немецкая.
— Французская! — вскричала трактирщица с энтузиазмом. — Французскою и останется, несмотря на все ваши усилия.
— Жена, жена! Будь осторожна, — прошептал лесничий, испугавшись ее волнения.
— Нет, нет! Дай ей говорить, негодяй, она нас забавляет, — сказал полковник.
— Притом, — прибавил капитан Шимельман с насмешкой, — мы не прочь узнать, какое мнение имеют о нас эти ренегаты; продолжайте.
Трактирщица пожала плечами и сказала с презрительной улыбкой:
— Пейте, ешьте, рыси вы эдакие, давно уже умираете вы с голода в вашем жалком краю.
Послышался ропот негодования.
— Позволим ли мы этой презренной женщине оскорблять нас таким образом? — сказал один поручик, ударив кулаком по столу.
— Раздавим эту ехидну, — сказал другой. Несколько офицеров встали и угрожали ей телодвижениями.
— Это вы оскорбители и презренные, — вскричала она с энергией, — мало того, что вы налетаете, как коршуны на хижины бедняков и грабите у них все, вы еще осмеливаетесь оскорблять беззащитных женщин!
— Это уже слишком! — закричало несколько раздраженных голосов.
— Мщение! — заревели все офицеры.
— Ты оскорбила нас, — сказал тогда полковник ледяным тоном, — и заслуживаешь наказания.
— Что намерены вы делать? Мстить женщине? Ведь вы мужчины, — вмешался трактирщик.
— Схватите этого негодяя и привяжите его к прилавку. Приказание это было исполнено солдатами, бывшими наготове действовать.
— Матушка! Матушка! Ко мне! Помоги мне, меня убивают! — вскричала молодая девушка, напрасно вырываясь из рук офицеров, схвативших ее и тащивших в смежную комнату, дверь которой была выбита.
При этом крике тоски и страдания, испущенном дочерью, обезумевшей от страха, трактирщица бросилась как львица на офицеров и с силою, к которой ее нельзя было считать способной, оттолкнула негодяев, которых принудила отступить со стыдом и бессильной яростью, схватила дочь в объятия и, прижимая к груди бедного ребенка, полумертвого от страха, выбежала из залы и исчезла, прежде чем офицеры опомнились от неожиданности ее нападения.
Молодые люди, переглянувшись значительно с отцом, тщетно усиливавшимся вырваться из сдерживавших его уз, бросились по следам матери и заперли за собою дверь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159