— Как я тебе благодарна, Мишель, что ты мне уделяешь свое последнее посещение и последние минуты перед отъездом! Ты не можешь представить себе, как я признательна за такое предпочтение с твоей стороны.
— Полно, так ли, сестрица, и не другая ли у тебя мысль на уме? — улыбаясь, возразил Мишель.
— Какую же другую мысль могу я иметь?
— Как знать! Кто может льстить себя убеждением, что читает в сердце девушки? Самая невинная и прямодушная имеет тайны, которые часто скрывает от непосвященных и даже иногда силится скрыть от самой себя.
— Что ты хочешь этим сказать, брат?
— Ничего более, кроме того, что сказал.
— Признаюсь, я тебя не понимаю.
— Будто бы? Ну, Лания, сознайся откровенно, разве я не подстрекнул твоего любопытства, когда сказал тебе сегодня по уходе гостей, что мне надо поговорить с тобою о важном деле, которое должно остаться между нами?
— Однако…
— Без изворотов, пожалуйста! Ответь мне откровенно, сестра.
— Да ведь я же не была бы женщиною, если б не чувствовала любопытства.
— То есть, что твоя головка заработала, стараясь угадать, что бы я мог тебе сказать.
— Правда, Мишель, я не вижу причины скрывать этого.
— И ты, пожалуй, угадала? — прибавил он, плутовски улыбаясь.
— Ну, уж этого-то нет! — с живостью вскричала она, вспыхнув как маков цвет. — Клянусь, что я не подозреваю!
— Берегись, сестренка! — шутливо погрозил он ей пальцем.
— Зачем ты меня так мучишь? — вскричала она с движением досады.
— Вот тебе на, теперь! Я ее мучу, а еще ничего не говорил!
— Ну да, потому и мучишь, что ничего не сказал. Говори скорее, зачем ты пришел?
— Ты в самом деле не угадываешь?
— Нет, нет, тысячу раз нет! — ответила она, краснея все сильнее и сильнее.
— Если так, то я должен тебе во всем сознаться. Я пришел…
Она наклонилась к нему с напряженным вниманием.
— Ты уже заинтересовалась?
— Ах! Ты несносен, Мишель. Не знаю, право, что с тобою сегодня, — заключила она и вдруг откинулась назад, пленительно надув губки.
— Однако, ведь это не так легко, Лания! Если б еще ты мне немного помогла…
— Как же мне помочь, злой ты этакий, когда я ничего не знаю?
— Скажи, пожалуйста, как странно наше положение! Ты ничего не знаешь и я ничего, а между тем мы оба хотели бы знать.
— О, Господи! — пробормотала она и с досадою стала кусать свои розовые ноготки.
— Престранно, право, — повторил он как бы сам с собой, — именно то же говорил мне бедный Ивон, обнимая меня, когда прощался.
— Что ты там бормочешь о господине Кердреле?
— Вот как! Ивона мы теперь уже величаем господином Кердрелем!
— Ты решительно сегодня невыносим, Мишель.
— Ну, ну, успокойся, сестренка, и смени гнев на милость. Ты знаешь, как я тебя люблю. Если тебе неприятно, чтоб я говорил с тобою об Ивоне, я не скажу ни единого слова, хотя мне это, право, будет тяжело. Ведь он мой лучший приятель, почти брат.
— Ничего подобного я не высказывала, Мишель, напротив. Ты упомянул об Ивоне и я спросила, по какому поводу ты о нем говоришь.
— Видно, я не так тебя понял, виноват.
— Что ж тебе сообщал Ивон?
— Да точно то же! Что ничего не знает, а очень желал бы знать.
— Знать что?
— В том-то и заключается вся суть. Я также не знаю. Вот и пришел я к тебе в той мысли, что может быть…
— Может быть что? — спросила она, потупив взор.
— Видишь ли, Лания, — сказал Мишель, взяв ее руку и нежно пожимая ее в обеих своих, — пораздумай хорошенько; быть может, ты и найдешь в глубине души ответ, которого мы доискиваемся. Тебе восемнадцать лет, сестра, ты чиста как ребенок, ты хороша, даже красавица; много мужчин подходят к тебе с трепетом и удаляются со вздохом сожаления. Спрашивала ли ты когда-нибудь свое сердце?
— Ах, брат, пожалуйста!
— Прости меня, если я вынужден настаивать. Обстоятельства так сложились, что мне не хотелось бы расстаться с тобою, не объяснившись. Кто может предвидеть будущее? Кто знает, что нам готовит судьба?
— Не произноси таких ужасных слов!
— Увы! Моя милочка, небосклон заволокло грозными тучами. Я уезжаю. Вернусь ли еще? А если меня не станет…
— О! — вскричала она в ужасе.
— Все возможно, Лания; но я не хочу расстаться с дорогою моею сестрою, не прочитав в ее сердце или, вернее, не заставив ее прочитать в своем сердце при моей помощи то, в чем она никогда не имела бы духа сознаться самой себе. Будь же со мною откровенна как с братом и единственным человеком, которому ты скорее даже, чем отцу, можешь все сказать, не опасаясь дать ему прочесть в глубине твоих мыслей тайну, повторяю, тебе самой, быть может, неизвестную. В числе молодых людей, которых ты видела в это время и дома у нас, и у добрых друзей, нет ли кого-нибудь, кем бы ты безотчетно интересовалась более других?
Молодая девушка потупила глаза, постояла немного в задумчивости, потом бросилась на шею брату и, прижавшись лицом к его плечу, пролепетала дрожащим голосом:
— Ты разве угадал, что я люблю его? С минуту назад я сама этого не подозревала.
— Отчего ты вся дрожишь, Лания? В том, что ты мне доверяешь, нет ничего такого страшного.
— О! Я ни за что на свете не хотела бы…
— Чтоб он знал, что любим? А почему же, позвольте спросить? Прошу поднять голову, сударыня, и улыбнуться мне; если б тот, о ком мы говорим, был не так далеко, а здесь, слово, которое у вас вырвалось, сделало бы его счастливейшим из смертных.
— Разве ты думаешь, что он угадывает? Если б он узнал что-нибудь, я умерла бы со стыда.
— Вы с ним оба, честное слово, один безумнее другого. Он любит тебя безнадежно и уехал, твердо вознамерившись скорее умереть, чем выдать свою тайну. Ты решила ни дать, ни взять то же самое. Послушай-ка, не взять ли мне на себя роль посредника?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159