Густой мутно-серый туман медленно поднимался из глубоких долин, сливался и охватывал со всех сторон вершину горы, придавая ей вид острова среди бурных волн Арктического океана.
Едва замерли в воздухе последние отголоски пятого удара колокола, как в чаще раздался крик совы; на крик этот немедленно отозвались таким же криком с разных сторон, точно, будто все совы, дремавшие в лесу, мгновенно встрепенулись и стали перекликаться. Через минуту в кустах послышался легкий шорох и человек в одежде вольного стрелка, с ружьем на плече, вышел на узкую прогалину, скрытую, так сказать, в густой чаще, которая простиралась на довольно большое расстояние и образовывала собою нечто вроде стены, непроницаемой для любопытного глаза.
За первым стрелком показался второй, потом третий, другие еще раздвинули кусты с разных сторон, в свою очередь вышли на прогалину, держа ружья наготове, насторожив уши, зорко оглядываясь вокруг, и вскоре человек пятнадцать молодцов смелого вида окружило того, кто показался первый и на рукаве которого были нашивки.
— Все ли мы? — спросил он.
— Все, сержант Петрус, — тихо ответили стрелки в один голос.
— Недостает одного Оборотня, — прибавил Влюбчивый.
— О нем я не забочусь, — продолжал Петрус, — он сумеет отыскать нас, когда захочет. Прежде всего, ребята, осмотрите-ка вы мне хорошенько это очаровательное место услады, куда так искусно привел нас приятель наш Оборотень. Обшарьте все кусты с величайшим тщанием — и представить себе нельзя, что может скрываться в кусте терновника. Помните, что если, по пословице, и стены имеют уши, другая поговорка гласит, что листья имеют глаза. Итак, внимание!
Вольные стрелки немедленно бросились исполнять с точностью приказание начальника.
Как выше сказано, прогалина была узкая и простиралась далеко по местности слегка покатой, волнистой и усеянной упавшими от старости деревьями, сухие ветви которых покрывали землю; местами глыбы красноватых скал поднимались из земли, иные на довольно значительную высоту. Почти развалившийся шалаш дровосека из переплетенных ветвей прислонен был к гранитной скале метров в десять высоты, у подножия которой из земли бил сильный ключ, быстрою струей стремился вниз по скату горы, образовывал довольно широкий ручей и примыкал далее среди чащи к другим потокам, чтоб великолепными водопадами, с уступа на уступ, окончательно низвергнуться в долину. Теперь ручеек покрывался корою льда, но легко было отличить его извилистое течение, несмотря на снег, да и вода все била из родника и струилась подо льдом.
Пока вольные стрелки исполняли его приказания, Петрус вошел в шалаш и осмотрел его внимательно. Хотя он совсем почти развалился, менее чем в полчаса можно было поправить его и сделать обитаемым; в материалах недостатка не оказывалось.
Не теряя времени, Петрус приступил к починке. Первые вольные стрелки, явившиеся к нему с докладом, приставлены были к этому делу на общую пользу; внутри шалаша легко могло уместиться вдвое более того числа людей, которые намеревались приютиться в нем.
Работа закипела. Когда последние вольные стрелки явились с отчетом, что ничего подозрительного не заметили, шалаш уже был исправлен, земля выметена и очищена от разных нечистот, накопившихся со временем, и яркий огонь, разведенный на очаге из нескольких камней, врытых в землю, распространял уже приятную при семнадцатиградусном морозе теплоту.
— Итак, вокруг нет ничего подозрительного? — сказал Петрус, сидя на пне у огня и важно куря свою громадную трубку на длинном чубуке.
— Ничего, сержант, все тихо, мы не отыскали никаких следов.
— Прекрасно! Но осторожность никогда не лишнее. Поставь-ка, Освальд, четырех часовых в чаще, таким образом, чтоб мы были охраняемы со всех сторон. Часовых сменять каждый час — мороз очень силен. Живо, ребята!
Капрал Освальд отобрал четырех человек и вышел с ними.
— Ну, ребята, — продолжал Петрус, — можете варить себе кофе, есть, пить и даже спать; запрещать вам удаляться, полагаю, не нужно: погода не располагает к прогулке, и в окрестностях нет ни одной закусочной, — заключил он со вздохом, протирая стекла очков.
Вольные стрелки засмеялись, и потом каждый занялся завтраком с расторопностью, свойственной солдатам, которые знают, что ежеминутно могут быть оторваны от дела.
Вход завешен был одеялом, и наружный воздух не проникал внутрь шалаша, где уже было тепло.
Капрал Освальд вернулся и отрапортовал, что часовые расставлены и по мере возможности ограждены в чаще от суровой стужи.
Протекло с четверть часа; кофе был готов. Петрус приказал снести его часовым, чтобы они согрелись сколько-нибудь, потом он отложил в сторону трубку, сел верхом на обрубок ствола, расстегнул свою сумку и достал из нее с тем почти благоговейным тщанием, с каким делал все, разные съестные припасы, которые симметрично раскладывал перед собою. Съестные припасы эти были свойства самого скромного, а именно: кусок соленого сала, колбаса с чесноком, остаток ветчины, штук семь печеного, но холодного картофеля и сухая лепешка хлеба, потом он достал, все из той же сумки, оловянную тарелку, ножик и вилку, и кожаный стакан.
— Ну вот! — вскричал он, когда кончил эти приготовления. — Теперь поедим. Как бы ни было, — прибавил он, окидывая жалобным взором свои припасы, — всему завтраку цена грош.
— Погодите минутку, сержант! — крикнул снаружи веселый голос. — Мы несем подкрепление к съестным припасам.
Все обернулись при звуке знакомого голоса.
Одеяло поднялось, и Оборотень с Мишелем Гартманом и Паризьеном вошли в шалаш, а впереди них вбежал Том и мгновенно растянулся у огня, от которого вольные стрелки посторонились, чтоб дать место общему их любимцу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168