Почти все укрепленные замки, следы которых встречаются в нашей старой Франции, в Пиренеях, Бретани, Оверни и Вогезах, представляют тот же характер и построены на тех же основаниях.
Феодальный замок, куда нас привели требования настоящего рассказа, не только был возведен по такому же величественному плану, но еще и в исполинских размерах, свидетельствовавших о могуществе, особенно же о богатстве древнего рода, который построил его чуть, что не у городских ворот. Действительно, от Страсбурга он отстоял всего на несколько миль по прямой линии, хотя развалины его совсем неизвестны.
Над поверхностью земли замка не существует более, но под землею он сохранился отлично; почти все комнаты обитаемы, а подземные ходы не пострадали от времени нисколько.
Они простираются сквозь несколько вершин очень далеко и выходят на долины волнистыми изгибами, образующими первые уступы исполинских вогезских высот.
Лет за тридцать либо сорок до эпохи, к которой относится наш рассказ, полусумасшедший мизантроп, человек очень богатый, посетивший эти развалины, восхитился ими и вздумал построить над самым краем страшной пропасти, прислонив его к Дубу Высокого Барона, домик, о котором мы говорили выше. Приложено было все старание, чтоб скрыть его по мере возможности от любопытных глаз туристов, которые изредка забредут в эту местность, и единственная цель чудака заключалась в том, чтоб уклониться от докучливой пытливости человеческого рода. Это удалось ему свыше всякого ожидания. Он достиг такого полного успеха, что когда одряхлел, разбит был параличом и лишился сил исполнять необходимое для того, чтоб поддерживать существование, все запасы его истощились, присутствие же его в этом месте никому не было известно, а он не имел никаких средств дать знать о себе, и бедняга буквально умер с голоду в уединенном доме, который себе выстроил.
Много прошло времени, прежде чем открыли его труп, почти превратившийся в скелет, на площадке, куда он дотащился с неимоверными усилиями. Эта загадочная катастрофа вновь пробудила в умах горцев предания древних времен и внушила им такой суеверный страх, что все бежали с ужасом от этого места, считая его проклятым. Еще больший мрак облек развалины, и никто не решался более посещать их.
Только война 1870-го и все ужасы, которые она повлекла за собою, заставили снова открыть развалины, но уже людьми, которым не были известны относящиеся к ним легенды и фантастические рассказы. Да и в противном случае, надо полагать, мало обратили бы на них внимания, ввиду важных преимуществ, которые представляли развалины как убежище от притеснений нахальных победителей.
Первый осмотр подземелий уже дал Мишелю понятие о их обширности, следственно и пользе, какую он мог извлечь из них. Конечно, за первым последовали другие осмотры, продолжительнее и подробнее, при которых открыты были все их разветвления. С величайшим тщанием он составил точный план обширных подземных галерей и вместе с двумя товарищами своими изучил план этот так пристально, что дня в два все они знали громадный лабиринт как свои пять пальцев.
Это открытие было в высшей степени драгоценно для Мишеля ради цели его при составлении своего отряда вольных стрелков.
Молодой человек поклялся вести с пруссаками войну засад и ловушек, нападать на их транспорты, уничтожать их отдельные отряды, особенно же, ввиду их систематичного грабежа и наглого расхищения, силою вынуждать тех из безбожных врагов, которых ему удастся захватить врасплох, возвращать по мере возможности отнятое неправдою. Для успеха этого смелого замысла ему нужен был поблизости от Страсбурга верный приют, откуда он мог бы смеяться над всеми усилиями неприятеля, которого преследовал и тормошил так бесстрашно. Лучшего убежища, доставленного ему случаем, он желать не мог.
Когда все меры были приняты им и план кампании составлен, молодой офицер мужественно приступил к делу.
Он действовал так энергично и все его действия увенчивались таким постоянным успехом, что вскоре глубокий ужас распространился в немецких войсках на пятнадцать миль в окружности.
Как уже сказано в одной из предыдущих глав, все волонтеры небольшого отряда Мишеля Гартмана были молодцы, сильные, ловкие и приученные с давних пор к тягостям и трудам военной жизни. То устройство, которое он придал своему отряду стрелков, заставило их слиться в одно целое, воодушевленное одним духом, движимое одной мыслью и действующее с удивительным единством. Они переносились с одного места на другое, часто крайне отдаленное, с быстротою чуть, что не сверхъестественною и, благодаря такой необычайной подвижности, совсем расстраивали меры, принимаемые против них немцами, от природы тяжелыми на подъем и привыкшими двигаться плотными массами.
Все небольшие отряды, которые покушались выйти из города, исчезали бесследно. Напрасно уланы мчались производить разведывания, они не узнавали ровно ничего. Если же кому-либо из них посчастливится увидать неприятеля, то за удачу они поплачивались дорого — о них также не было потом ни слуху, ни духу.
Для транспортов с провиантом, боевыми припасами и фуражом требовались громадные прикрытия; однако, несмотря на эту усиленную бдительность и осторожность, из десяти раз девять транспорты если отбиты не были, то подвергались истреблению или сжигались. По мере того как железные пути восстанавливались пруссаками на занятых ими территориях, этот невидимый и ожесточенный неприятель мгновенно уничтожал их вслед за ними. Было от чего взбеситься, немецкие власти бесновались, сознавая свое полное бессилие положить этим дерзким вылазкам конец.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168