здесь, как и в Соединенных Штатах, знают только один рычаг, одну цель и одного бога — деньги! Тот, у кого они есть — владыка; чтобы добыть эту власть, эту силу — все средства хороши, даже и самые низкие, самые постыдные. Наши враги, предупреждаю вас, баснословно богаты и всюду имеют своих ставленников: они, полные господа в Соноре и Аризоне, в Верхней и Нижней Калифорнии, в Орегоне и Синалоа. Они могут, если захотят, в любой момент поднять все население этих стран на нас; их шпионы и соглядатаи везде и повсюду, — одним словом, мы с вами находимся в громадной сети, петли которой ежеминутно могут опутать нас и задушить, помните это!— Прекрасно, я вижу, что борьба будет трудная, но этого я и ожидал с самого начала!— К тому же, не следует забывать, что мы с вами одни!— Как так одни? Что вы хотите этим сказать?— А то, что в этом деле мы не можем положиться даже на наших ближайших друзей и родственников и уж ни в коем случае не можем рассчитывать на их содействие! Даже агенты правительственной власти подкуплены ими, все должностные лица на их стороне и, не задумываясь, предадут нас при малейшем неосторожном или необдуманном слове, которое мы пророним при них.— Хм! Дело серьезнее, чем мне казалось! Ну, что же, это будет борьба хитрости, ловкости и проворства, словом, индейская война! Пусть так! С помощью Божией все может удаться. Хотя нас только четверо против всего этого множества, но четверо людей решительных, смелых, а главное, дружных и единодушных могут многое сделать!— Четверо, сказали вы? Я знаю двоих — вас и себя.— Вы забываете моих верных слуг!— Ба-а! — недоверчиво покачал головой асиендадо. — Рассчитывать на слуг? Их всегда можно подкупить!— Ошибаетесь, сеньор, мои слуги не выдадут и не предадут меня. Пепе Ортис — это Хосе Кабальеро, сын знаменитого растреадора, следопыта, который был моим приемным отцом; половина моего состояния принадлежит ему. Он сам пожелал быть в глазах света моим слугой, а с глазу на глаз он мой друг и брат. Эта странная комбинация, придуманная им, являлась постоянно главной силой всех наших удач до настоящего момента.— Неужели это действительно так?— Спросите у него самого!— Извините, я вам, конечно, верю, и теперь нет сомнения, что он является для нас могущественным союзником и пособником. Но тот другой, этот Лукас Мендес?! Признаюсь, я ему не совсем доверяю: он такой мрачный, скрытый, молчаливый; затем, — весьма возможно, конечно, что я и ошибаюсь, но, мне кажется, я уже его видел когда-то в этой стране; когда — не помню, но я почти уверен, что знавал его!— Это весьма возможно, сеньор! Лукас Мендес явился ко мне в Кадисе, умирающим с голода, но сам он — уроженец этой страны и был увезен отсюда насильственно в качестве военнопленного во время войны за независимость Мексики. Если не ошибаюсь, он дал клятву какому-то умирающему отомстить за него, и вот для того, чтобы исполнить эту клятву, он упросил меня взять его с собой на мое судно.В чем заключается его клятва? Кто его враги, которым он хочет мстить? Все это мне неизвестно. Лукас Мендес ничего не сказал мне об этом, а я ничего не спросил у него. Имя его, вероятно, не настоящее, но до всего этого нам нет никакого дела; я знаю, что человек этот предан мне всей душой, — и этого достаточно. Пообещав ему содействие в деле его мести, мы найдем в нем товарища, готового пойти за нас на верную смерть!— Да, пожалуй, вы правы. Но все же я разузнаю эту тайну, узнаю, кто он сам, и каковы его намерения.— Как вам будет угодно! Итак, нас четверо. Тайна останется между нами, а наши пособники должны быть сильными орудиями нашей воли. Это вернейший залог успеха; не зная ничего о наших целях, планах и намерениях, они не могут выдать или продать нас, даже если бы захотели.— Да, это правда!— Мы никогда не будем ничего писать, — бумага всегда может потеряться, — не следует подвергать себя риску. Теперь позвольте вас спросить, не говорите ли вы на каком-нибудь иностранном языке, на котором бы здесь никто не говорил?— Я говорю немного по-французски и по-английски.— Нет, не годится: эти два языка слишком распространены в этой стране; здесь очень многие владеют ими не хуже, чем мы с вами!— Да, это правда, в Соноре много французов и англичан… Ах, вот! — воскликнул дон Порфирио, ударив себя по лбу, — да нет, это немыслимо!— Почему же нет? Скажите на всякий случай!— Я вспомнил, что владею еще одним языком не хуже, чем испанским, но…— Но что же? Этого языка здесь никто не знает?— О, за это я готов поручиться! Но беда в том, что и вы его не знаете.— Как знать? Я очень много путешествовал, и весьма возможно, что и этот язык мне знаком; скажите только.— Право, дорогой дон Торрибио, вы такой необычайный человек, что от вас можно всего ожидать. Не знаю, известно ли вам, что мой отец был командиром большого контрабандистского судна, — в то время контрабанда приносила громадные барыши.Мать моя, которую отец боготворил, постоянно сопровождала его во всех его плаваниях, — и вот, будучи уже беременна мной, она тем не менее настояла, что и на этот раз поедет с мужем. Когда судно отца после довольно продолжительного плавания бросило якорь у островов Формозы, мать моя почувствовала себя дурно и вскоре разрешилась от бремени. К несчастью, вероятно, вследствие крайнего утомления от пути, роды были весьма тяжелые, — и она сделалась так слаба, что не могла кормить меня сама грудью. Тогда отец мой взял ко мне в качестве кормилицы женщину с Формозы. Эта добрая женщина больше уже не расставалась с нами и умерла всего лет десять тому назад, так и не научившись испанскому языку, к которому она питала какое — то непреодолимое отвращение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76