«В конце 40-х — начале 50-х годов было принято решение о полной депортации евреев. Для руководства этой акцией была создана комиссия… секретарем был я, Поляков. Для приемки депортируемых в Биробиджане форсированно строились барачные комплексы по типу концлагерей… Одновременно составлялись по всей стране списки (отделами кадров — по месту работы, домоуправлениями — по месту жительства) всех лиц еврейской национальности, чтобы никого не пропустить. Было два вида списков — на чистокровных евреев и на полукровок… Операцию было намечено осуществить во второй половине февраля. Но вышла задержка… со списками — требовалось больше времени; для этого Сталин установил жесткие сроки: суд над врачами 5-7 марта, казнь (на Лобном месте) 11-12 марта» (цит. соч., с.122-123).Я готов допустить, что «показания» Полякова действительно были записаны. Ведь Шейнис — может быть, подсознательно готовя алиби себе самому — счел необходимым сообщить, что Поляков в «последние годы жизни тяжело болел». Болезнь его могла быть и психической , и в этом случае объяснимо принадлежащее ему абсолютно нелепое «сообщение» о том, что-де в бесчисленных домоуправлениях и отделах кадров всех предприятий и учреждений страны480 лихорадочно составлялись списки евреев и полуевреев, но страна узнала об этом только в 1992 году от Шейниса!И все же повторю, что Шейнис более пристойный автор, чем Ваксберг, ибо все же счел нужным «прикрыться» неким Поляковым. Между прочим, хорошо помню мою встречу с Ваксбергом в том самом 1949 году, когда началась «антиеврейская кампания». Мы шли с моей будущей (с 1950 года) женой, Л. А. Рускол, мимо юридического факультета Московского университета, где она тогда училась вместе с Ваксбергом. Людмила Александровна предложила зайти на факультет, так как ей нужно было обсудить что-то с Ваксбергом. Но разговор не получился, ибо, как оказалось, на факультете только что закончилась лекция самого А. Я. Вышинского. Когда мы вошли, он спускался по лестнице, вдоль которой выстроились восторженные слушатели, стремясь поближе взглянуть на легендарного человека. Среди них стоял с сияющим лицом и Ваксберг, который просто не смог говорить с Рускол из-за владевшего им восторга. Он только непонимающе улыбался, и меня крайне удивил столь безудержный культ Вышинского. А через сорок лет Ваксберг опубликовал сочинения, в которых с проклятиями и презрением писал об Андрее Януарьевиче, ни словом, разумеется, не обмолвившись о том, что в молодости боготворил этого деятеля. Ныне же Ваксберг утверждает, что Вышинский, который в то уже давнее время был его кумиром, «готовился теоретически обосновать» акт «растерзания» евреев481.Я привел, конечно, только некоторые образчики сочинений, голословно утверждающих, что если бы-де не умер вовремя Сталин, миллионы евреев и полуевреев СССР были бы отправлены на страдания и гибель невесть куда — в тот же Биробиджан (население которого, между прочим, составляло менее 30 тыс. человек…). И обилие подобных сочинений кажется многим людям — особенно за рубежом — неким удостоверением правоты их авторов.Выше говорилось о «странностях» в писаниях бывшего «космополита» А. М. Борщаговского. Но на фоне множества авторов типа Ваксберга или Шейниса Борщаговский явно выигрывает, ибо разумно утверждает, что Сталин был «не в силах осуществить депортацию евреев… Как соберешь их по всей империи, как обойтись с сотнями тысяч смешанных браков, с полукровками? Как заменить вдруг добрую четверть врачей, десятки тысяч учителей, научных работников, как поступить со множеством видных деятелей науки, искусства, литературы, мастеров, отмеченных премией его имени?!» И Борщаговский отвергает «не раз» читанные им «якобы достоверные — из первых рук — свидетельства, что все уже было предусмотрено, решено и готово» (цит. соч., с.35, 36).Но Борщаговский все же не отказывается от характерных для него «странностей», ибо далее он пишет: «Ссылка, депортация евреев страны не миф, но мифологический, близкий к фантастике образ вожделений и тайных планов Сталина, его неутоленной жажды; дополнительный мотив ненависти из-за сознания невыполнимости его мечты» (там же) — имеется в виду невыполнимая «мечта» о тотальной расправе с евреями. Тем самым Борщаговский представляет себя в качестве некоего медиума, который-де точно постиг «дух» Сталина. В действительности мифологический и не «близкий к фантастике», а чисто фантастический образ жаждущего уничтожить всех евреев Сталина искусственно сконструирован и такими людьми, как Борщаговский (сначала — в приятельских разговорах, а в годы «перестройки» — в публикуемых сочинениях).Подводя итог теме послевоенных репрессий, целесообразно еще раз сказать о том, что они принципиально отличались (и в «количественном», и в «качественном» отношении) от предвоенных репрессий — хотя многие авторы ставят между ними знак равенства, а подчас даже объявляют репрессии 1949 — начала 1953 годов наиболее страшными. Но выше уже говорилось, что в 1950-1952-м за год выносилось в среднем столько же смертных приговоров, сколько в 1937-1938-м за день !В главе «Загадка 1937 года» доказывалось, что тогда произошла в сущности «замена» преобладающего большинства людей, которые играли правящую роль на всех уровнях (от членов ЦК и наркомов до секретарей мелких партячеек и колхозных бригадиров). Те или иные авторы оспаривают такое решения вопроса, говоря о множестве репрессированных тогда людей, не имевших отношения к партии, государству и управлению экономикой (хотя бы на самом низком уровне). Речь идет и о репрессированных в те годы людях церкви, культуры, науки, и о рядовых служащих, рабочих, крестьянах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163