Не проявил Наполеон снисхождения и к Каамано.В свое время военный трибунал оправдал испанского монаха за неимением доказательств его вины. Однако по приказу императора несчастный испанец, так толком ничего и не понявший, был брошен в Венсенн, где и протомился до конца режима. 11 За карами последовали награды.Более всех был выделен Лаборд. Этот обер-фискал получил чин генерал-адъютанта, орден Почетного легиона, звание барона империи и денежный дар в четыре тысячи франков.Денежные награды, чины, ордена получили многие офицеры, показавшие преданность империи.Но — странное дело! — император не проявил своего благоволения к тем двоим, которым особенно был обязан: к Гюлену и Дузе.Дузе он не любил. Особенно покоробило его, что Мале назначил полковника бригадным генералом.— Ну что ж, оставим его в этом звании, — холодно сказал Наполеон, прочитав рапорт. И после этого приказал: лишить Дузе занимаемой должности и выслать из Парижа.Гюлен пролил кровь ради своего императора. Правда, пуля Мале не лишила его жизни, лишь узуродовав лицо: она застряла в челюсти, и хирург не сумел извлечь ее оттуда.У властителя не нашлось иных форм благодарности Гюлену, кроме как-то оброненной фразы:— Этот бедный Гюлен стал похож на шута: его раздула пуля Непереводимая игра слов: по-французски «bouffe» означает и «раздувшийся» и «комик», «шут».

.И с тех пор выражение «шут с пулей» навсегда прилипло к «бедному Гюлену». 12 В течение нескольких недель шла непрерывная демонстрация верноподданнических чувств.Чтобы успокоить императора и убедить в своей преданности, Законодательный корпус и Сенат в полном составе явились в Тюильри, выражая гнев по поводу «ужасного покушения» и радость по случаю «чудесного избавления».Из провинций и городов потоком лились приветственные адреса.Чиновники высших правительственных учреждений вновь присягали на верность верховной власти и установленному порядку престолонаследия.А затем Наполеону все это надоело, и он решил поставить точку.Когда Савари явился с очередным докладом, в котором упоминался Мале, он грубо прервал его:— Довольно, Савари. Я не желаю больше слышать это имя. Я хочу забыть о деле 23 октября.Забыть… Это было легко сказать, но трудно исполнить.Во всяком случае, сам министр полиции сделать этого не смог. Утро 23 октября навсегда осталось для него самым страшным утром в его жизни. И, окрыленный возвращением августейшего фавора, он все же не мог простить Наполеону обвинения в трусости.— Скажите мне, — сетовал он в разговоре с Паскье, — может ли человек, даже если он министр полиции, эффективно обороняться против целой банды, захваченный в постели в ночной рубашке?..Да и Хозяин его, при всех благих намерениях, не смог вытравить из памяти то роковое событие, о котором он будет неоднократно вспоминать даже на острове Святой Елены. 13 И как можно было забыть об этом, если сама жизнь каждый день делала новые напоминания?Теперь Савари не мог простить себе легкомыслия, с которым отнесся к первым сведениям о заговоре. А ведь они приходили неоднократно и из разных мест.В те самые дни, когда Каппель бомбардировал его письмами из Женевы, не менее тревожные послания шли из других городов юга, прежде всего из Марселя.Префект департамента Буш-дю-Рон Тибодо неоднократно взывал к министру полиции, указывая на заговор, охвативший весь юг Прованса — от Марселя и Тулона до Экса и Авиньона. В деле принимали участие многие видные якобинцы, в том числе участники первых конспираций Мале. Во главе их, согласно утверждению Тибодо, находился генерал Гидаль, и они ждали сигнала из Парижа. В конце 1811 года Савари дал согласие на арест Гидаля, но этим дело и ограничилось. Подобно тому как было с Каппелем, он даже послал письменный выговор Тибодо, рекомендуя ему покончить с «изобретением заговоров».А потом произошли события 23 октября, полностью подтвердившие версию Тибодо, как подтверждали они и версию Каппеля.А потом, уже после подавления заговора, последовали новые сообщения из Марселя, и в одном из них говорилось:«В день, когда о выступлении генералов Мале и Гидаля стало известно в Марселе, четыреста человек пришли в город. Они были готовы действовать, когда явился один из вожаков, одетый в генеральскую форму, и сказал: „Друзья, разойдемся. В Париже удар сорвался. Надо ждать“.Надо ждать…Ну как можно было не вспомнить при этом один эпизод из финала драмы Мале?Когда осужденных везли на место казни, на Марсовом поле к ним попыталась прорваться толпа молодежи. Люди кричали: «Да здравствует Республика!»Конвой с трудом отогнал демонстрантов.Но Мале успел им ответить:— Друзья, помните день 23 октября. Я умираю, но я не последний римлянин. Они овладели стволом, но не захватили ни корней, ни ветвей. Через шесть месяцев наша гибель будет отомщена!..Будущее показало, что он ошибся только в сроках. 14 «Они овладели стволом, но не захватили ни корней, ни ветвей». Так сказал брат Леонид в свой смертный час. И это истина. Корни нашей организации уходят в глубь земли, которую попирают сапоги завоевателя, а ветви широкой кроной раскинулись над Францией, Италией, Германией, Польшей, Испанией — всеми народами и странами, где истинные патриоты борются за свободу и счастье своей отчизны…Филипп Буонарроти прощался с братьями. Его прощальная речь глубоко запала в их души. Они верили: несмотря на поражение, день 23 октября принес свои плоды. И поражение вырастало в победу. В знамя грядущей победы. В надежду на скорое избавление……Савари быстро и точно выполнил волю Хозяина.Всего через день после приема в Тюильри он отправил полицейским властям Лемана предписание:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118