– Я позвал вас не для того, чтобы исповедоваться, а чтобы поговорить с французом, – сказал ему Фелисьен. – Моя смерть – естественная развязка. Мы боролись, чтобы другие могли победить...
Он просил аббата разыскать его родителей и передать им вот это письмо:
«Дорогие мои! Я умираю. Но есть нечто такое, что остается жить, это – моя мечта. Никогда она не казалась мне более светлой, величавой и близкой, чем в этот момент. Я кончаю свое письмо. Стрелки бегут, чуть больше трех часов отделяют меня от смерти. Будьте счастливы. Фелисьен».
– Боже мой, как страшно кончаются эти детские игры!.. – простонала мадам Жоли.
Ей никто не ответил. Только отец еще сильнее сжал ей руку. Но Рене подумал, что эти игры – сейчас самое главное! Быть может, детские, ребяческие, но смертельные игры, где сам выбираешь пути, партнеров и противников, так непохожие на настоящую войну – чудовищную, варварскую игру, где расположение сил, правила и цели с холодным равнодушием предписаны нам свыше... Наша война – это бунт тех, кто потерял себя в пучине предательств и нашел путь к утраченному братству. Бунт, в котором каждый выбирал себе дорогу и который вел нас к добровольным лишениям, к одному и тому же душевному подъему...
Потом он сидел всю ночь в комнате Фелисьена, перебирал его книги, рисунки, какие-то смешные, милые, нелепые стихи, посвященные одной и той же неизвестной девчонке. Перед рассветом он осторожно вошел в родительскую спальню, поцеловал мать и отца и ушел из дома.
Двадцать первого июля 1944 года с десяти часов утра вторая рота шестого батальона альпийских стрелков под командованием лейтенанта Рене Жоли удерживала перевал Круа-Перрен между Лансом и Меодором. Рота была атакована двумя батальонами 137-й немецкой горнострелковой дивизии, но бой длился целый день. На закате солнца со стороны Шабейе пришли двенадцать немецких истребителей «Фокке-Вульф-190». С бреющего полета, с высоты не более пятидесяти метров, на страшных скоростях, в несколько заходов они уничтожили и стерли остатки второй французской роты с лица ее собственной земли.
Лейтенант Рене Жоли и пятеро альпийских стрелков, оставшиеся в живых, были взяты в плен...
Англичанин Майкл Форбс попал в офицерский лагерь для военнопленных совершенно случайно. Он никогда не был офицером. Мало того, еще одиннадцать месяцев тому назад он даже не помышлял о службе в армии Соединенного Королевства Великобритании.
За полгода до начала войны он купил небольшой домик в Бриккет-Вуде, в графстве Хертфордшир, от которого было рукой подать до Лондона. Наиболее ценной частью своей недвижимой собственности Форбс считал сад. После стольких лет жизни в больших городах среди нагромождения домов, бесконечных тротуаров, асфальта, лязга и грохота садик при доме в Бриккет-Вуде наполнял бродяжью душу Майкла Форбса умилением и гордостью.
Наверное, никто не сможет в такой полной мере почувствовать счастье оседлой жизни или хотя бы чувство собственной крыши, как вечно кочующее племя цирковых артистов. А Майкл Форбс был именно цирковым велофигуристом. Правда, сказать о Майкле Форбсе «велофигурист» – значит не сказать о нем ничего. Номер, с которым он выступал уже шестнадцать лет, назывался, прямо скажем, незатейливо: «Велофигуристы Брент и Майкл Форбс». Всю первую половину номера на манеже проводили партнеры Форбса – супруги Джим и Маргарет Брент. Работа у них была, как говорят в цирке, «не ах». Они чистенько исполняли ряд посредственных трюков, но в самом конце их выступления на арене появлялся Майкл Форбс – толстый, обросший, чуточку нетрезвый бродяга в фантастически рваном одеянии. И вдруг выяснялось, что это звероподобное существо невероятно застенчиво и еще более любопытно. Бродягу как магнитом тянуло к «забытому» на арене велосипеду. Преодолев смущение и робость, он поднимал велосипед, и тут начинали происходить удивительные вещи. Велосипед вел себя как живой. Он не хотел подчиняться бродяге. Если Маргарет и Джим делали очень средние и обычные трюки, то бродяга Форбс трюков вообще не делал. В течение долгого времени он просто пытался сесть на упрямый велосипед. Делал он это так смешно, стыдливо и неловко, что теперь зрители сопровождали весь номер гомерическим хохотом! К чести Форбса нужно сказать, что он ни разу не пользовался ни одним откровенно буффонным приемом, которые так свойственны донельзя оглупленной традиционной английской клоунаде. Его манера исполнения была сродни хорошему, умному и тонкому кинематографу. Малейшие, ничего не значащие на первый взгляд детали рождали блистательные комедийные ситуации, и отражением их была мягкая, лаконичная, первоклассная актерская игра Майкла Форбса.
Но заканчивал номер Форбс одним-единственным трюком: в борьбе с непокорным двухколесным механизмом он «случайно» оказывался стоящим на голове в седле велосипеда и таким образом, не держась ни за что руками, вверх тормашками, объезжал вокруг всю арену. Это был «высший пилотаж» циркового профессионализма мирового уровня. И если попытаться втиснуть имя Майкла Форбса в список великих англичан, то он по праву мог бы занять строку по меньшей мере между Джеймсом Уаттом и Чарлзом Диккенсом.
Шесть лет назад, когда их номер назывался просто «Велофигуристы Форбс» и Маргарет была еще женой Майкла, а Джим всего лишь их партнером, Маргарет со всей возможной деликатностью спросила у Майкла, не будет ли он возражать, если она уйдет от него к Джиму. Если же он возражать не будет, а Маргарет уверена, что этого не произойдет, то как поступить им с Джимом – выделяться в собственный номер или можно, слегка изменив его название, продолжать работать втроем, в том же составе?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82