Всегда было так.
– Я с вами не согласен. У меня, слава Богу, еще хватит и духу и сил, и я с удовольствием проучу одного из этих нахальных юнцов… Только, ох, – Рей издал хриплый стон, – птичка-то упорхнула!
Все взглянули на дверь – да, племянник Больоло, откланявшись, уходил. Видаль спросил себя, стоит ли радоваться. Снова появилась соседка с чашечками кофе на подносе.
– Сеньора, – обратился к ней Данте, – не могли бы вы объяснить, на каком основании вы утверждали, что выдал Нестора собственный сын?
– Не выдумывайте, – запротестовала женщина. – Яникого не обвиняю, и я не позволю, чтобы обвиняли меня.
Аревало протер стекла очков и астматическим своим голосом проговорил:
– Страх – не глупость. Верно, кто-то из этих молодчиков сказал ей, что, если она будет болтать, из нее душу выбьют.
– Грозятся, убивают, – проворчал Рей, – а мы сидим сложа руки.
Видаль услышал шум мотора, визг тормозов.
– Возможен и другой вариант, – рассудил Аревало. – Хитрая старуха чует в воздухе перемену к худшему.
– А может, от вашего прямого вопроса у сеньоры, так сказать, помрачение в мозгу? – спросил большерукий. – На экзаменах такое бывает.
– Tc-c-c, – прошептал остролицый. – Не оглядывайтесь. Разговаривайте, будто ничего не случилось.
Видаль оглянулся – оказывается, в столовую ворвалось четверо парней. Он не только посмотрел на них, но (видимо, потому, что не сразу понял, что произошло) задержал взгляд на том, который казался у них старшим. После нескольких секунд грозного молчания этот тип направился к приземистому и прыщеватому; остальные двинулись за ним, громко стуча подошвами; до сих пор все, кто был в доме, ходили на цыпочках и разговаривали шепотом. Внезапно пошли стенные часы.
– Они невольно выдают, кто они есть, – беззвучно, словно страдая афонией, произнес большерукий.
– А кто они? – с тревогой спросил Данте.
– Грубияны, которые не уважают дом в трауре, – пояснил большерукий.
– Грубияны и невежи, – еле слышно подтвердил остролицый.
Новоприбывшие, приземистый и прыщеватый о чем-то оживленно спорили. Время от времени они поглядывали на группу пожилых или, не глядя, указывали на них пальцем. Тиканье часов усугубляло напряженность.
– Я считаю, отсюда до двери шагов четыре-пять, – сказал остролицый.
– Если успеем выскочить, мы спасемся, – подтвердил большерукий.
Рей пригрозил:
– Молчите, или я вас пристукну.
Видаль следил за ходом событий с равнодушием стороннего наблюдателя. «Еще немного, и мной овладеет страх», – подумал он и тут же спросил себя, что появится раньше – страх или агрессивность.
Агрессивность не появилась. Четверо парней удалились так же внезапно, как вторглись в дом. Не желая подать виду, что были испуганы, старые друзья не сдвинулись с места. На улице зафырчал и покатил прочь автомобиль. Аревало первый подошел к молодым.
– Они хотели нас прирезать? – спросил он.
– Ну, не так страшно, – ответил приземистый. – Но что-то близко к этому.
– Никто им не возражает. Только он да я возражаем, – объяснил прыщеватый.
– Ради сеньора Нестора, который был нам как отец, – признался приземистый.
– Мы им напомнили, что наша группа уже выполнила свою квоту в лице сеньора Нестора, – сказал другой парень.
– Который был вам как отец, – уточнил Аревало.
– По сути, – запальчиво заговорил Видаль, – в этой стране никто не желает кровопролития. Несчастья случаются только из-за трагического стечения обстоятельств – ведь все мы пользуемся первым удобным предлогом, чтобы сбежать.
– Я бы не стал за это осуждать, – сказал Аревало.
– Не думайте так, сеньор Видаль, – сказал приземистый. – Они доказывали, что этот сеньор, – он указал на Данте, – и вот этот сеньор, – он указал на Рея, – как раз подходят под категорию стариков.
– Ах, мать твою! – сказал Данте.
– Они хотели вас увести, – подтвердил приземистый.
– На небольшую прогулку. А мы им говорили, что у этого сеньора нет ни одного седого волоса, а вот этот еще в полной силе, – сказал прыщеватый.
– Разве я вам не говорил, что мы в мышеловке? – спросил Данте. – Они хотели меня увести? Для чего? Чтобы изрешетить меня пулями? Люди взбесились. Увидеть вдруг столько ненависти у своих сограждан, клянусь вам, ужасно грустно.
– И это молодежь, которой следовало бы жить собственным умом, – прибавил Аревало. – Они думают и действуют, как стая зверей.
– Неправильно говоришь, – возразил Рей. – Как стадо. Стадо свиней.
– Но послушайте, – вставил большерукий, – ведь свиньи – это мы.
– Для личности уже нет места, – флегматично проговорил Аревало. – Везде лишь толпы животных, которые рождаются, размножаются и умирают. Для некоторых из них характерно наличие сознания, как для других наличие крыльев или рогов.
Страх и, возможно, гнев возбуждали старых друзей.
– Это ужасно, – сказал Данте. – Народу становится все больше, хотя места уже нет. Все дерутся, одни уничтожают других. Не находимся ли мы накануне грандиозной гекатомбы?
– Не кажется ли вам, что душа и иллюзия бессмертия представляются ныне деревенской отсталостью? От деревни мы перешли к пчелиному рою, – размышлял Аревало.
– Куда ни глянь, – продолжал Данте, – повсюду преступность и нарушение порядка. Чтоб далеко не ходить, что вы скажете о том, как теперь одеваются женщины? Разве это не скандал? Разве не приближаемся мы к концу света?
Видаль с интересом слушал эту беседу. И вдруг что-то его кольнуло, и он пошел посмотреть на Нестора. «Это мой долг, – подумал он и сказал себе: – С закрытыми глазами он уже не похож на петуха. Совсем недурно выглядит, бедняжка». И едва он мысленно произнес слово «бедняжка», как ощутил на своем лице слезы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51