Если с ним будут разговаривать, подумал Видаль, он не услышит ни стонов, ни дыхания сына. Теперь его кто-то обнял и говорил:
– Не смотрите. – Видаль узнал голос Эладио. – И наберитесь мужества.
Поверх плеча Эладио он увидел на земле упавшие с грузовика овощи, и битое стекло, и кровавое пятно.
47

Несколько дней спустя
Сидя на скамейке на площади Лас-Эрас, друзья грелись на солнце.
– Они уже не боятся показываться на людях, видишь? – заметил Данте.
– Так и есть, – откликнулся Джими. – На площади целая толпа стариков. Не скажу, что это ее украшает, но, по крайней мере, мы можем жить спокойно.
– Я нахожу, что молодежь держится более вежливо и степенно, – заявил Аревало. – Как будто…
– Вот было бы неприятно, если б им вздумалось на нас напасть, – прервал его Данте.
– Знаете, что мне сказал один парень? – спросил Джими. – Что эта война была кампанией, которая провалилась в своей основе.
– Когда ты говоришь, отвернувшись в другую сторону, я тебя не слышу, – предупредил Данте.
– А знаете, почему она провалилась в своей основе? – продолжал Джими. – Потому что война-то была необходима, но люди идиоты.
– Идиотами всегда были молодые, – заявил Рей. – Как можно предполагать, что у человека неопытного есть мудрость и что с годами она исчезает?
– Мудрости нет, есть честность, – промолвил Аревало. – У юности нет недостатка в добродетелях. Из-за того, что они еще не успели набраться опыта, они не пристрастились к деньгам…
– Идиотская война в идиотском мире, – подытожил Рей. – Любой болван может тебя обозвать стариком и прикончить.
– Когда ты говоришь так, будто у тебя полный рот, я тебя не понимаю, – с раздражением сказал Данте.
Видаль сидел рядом с ним на краю скамейки. «Данте не слышит, остальные заняты разговором, – подумал он. – Улизну». Он быстро повернулся, встал, пересек газон, перешел улицу. «Не знаю, что со мной, но они мне невыносимы. Все невыносимо. А теперь – куда пойти?» – спросил он себя, точно у него был выбор. Неужели ради того, чтобы не расставаться с этими друзьями, он откажется от встречи с девушкой? Смерть Исидорито выбила его из колеи, отшибла охоту ко всему.
Он заметил, что на него с удивлением смотрит какой-то мальчик.
– Не бойся, – сказал он, – я не сумасшедший, я старый и разговариваю сам с собой.
Войдя в свою комнату, он подумал, что только рядом с Нелидой жизнь будет переносимой. Сейчас он вынет из чемодана часть ненужных вещей, этих жалких реликвий, которые он хранил как память о прежних временах, о родителях, о детстве, о первой любви, и без сожаления их сожжет, оставит только свою лучшую одежду (там он должен появиться во всем самом лучшем) и окончательно переберется на улицу Гватемала. С Нелидой он начнет новую жизнь, без воспоминаний, отныне неуместных. Лишь теперь он заметил радиоприемник. «Наконец-то Исидорито позаботился», – сказал он. Произнеся имя сына, он замер, словно вдруг увидел что-то непонятное. В дверь постучали. Видаль вздрогнул – возможно, от страха или от недоумения, кто бы это мог быть. Это была Антония.
– Собираешься уходить? – спросила Антония. – Ты не поверишь, но она тебя еще ждет. Откуда у нее такое терпение?
– Яеще ничего не решил, – ответил он искренне.
– Сказать, что я думаю? Ты похож на капризного юнца.
– Второе детство.
– Ах, говорить с тобой – время терять. Пойду погуляю. – Помолчав, она прибавила: – С моим женихом.
Оставшись один, он подумал: «Эти двое, дядя и племянник, очень даже виноваты. А что я могу им сделать? Ничего». Сменив тему, стал рассуждать дальше: «Для мужчины вроде меня решение проблемы – женщина вроде Туны. Пусть не думают, что смерть Исидорито… – тут он прикусил себе губу, но все-таки продолжил фразу: -…сделала меня пессимистом: теперь я вижу жизнь как она есть. Какое-то время человек волен делать то, что ему нравится, но когда ты подходишь к границам, поставленным тебе жизнью, напрасно думать, что будешь счастлив, потому что тебе повезло, тебя любят». Со злостью он представил себе любовь, как ее карикатурно изображал один пьянчуга, почти безголосый, в старом магазине на углу улиц Бульнес и Парагвай: кривлянье жеманного мальчишки. Вспомнил последние дни своего отца. Хотя он, Видаль, не отходил от его постели, он чувствовал, что отец одинок, что к нему не пробьешься. И ничем не мог помочь ему, только время от времени обманывал… Теперь подошла его очередь уйти, а если он вернется на улицу Гватемала, ему придется обманывать Нелиду и говорить ей, что все будет хорошо, что они счастливы, что ничего плохого не может с ними произойти, потому что они любят друг друга. И снова он прикусил губу, потому что у него вырвалось: «Докторша Исидорито была права: надо видеть жизнь как она есть». Он зажег газ и принялся греть воду для мате.
48
Чтобы побриться, Видаль воспользовался водой, оставшейся от мате. С нарочитой медленностью, как если бы это бритье было для него испытанием, обязательным экзаменом, тщательно побрился. Сняв мыльную пену с волосами, провел по лицу проверяющей ладонью и остался доволен. Переменил белье, слегка прибрал комнату, накинул на плечи пончо, выключил свет, взял кольцо с ключами и вышел.
Шел он быстрым шагом, не глядя по сторонам. И, словно желая его отвлечь, улица очень скоро преподнесла ему сюрприз. Сворачивая на улицу Сальгеро, он встретил Антонию и ее жениха – но то был уже не племянник Больоло, а Фабер.
– Вы меня не поздравляете? – со слюнявой ухмылкой спросил старик своим повизгивающим голосом.
– Поздравляю обоих, – не останавливаясь, бросил Видаль и сказал себе, что вопрос, считать ли такой союз постыдным или же нет, нисколько его не волнует.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51