Вилка Сомса с куском камбалы повисла в воздухе.
— Очень возможно, что вы правы, — сказал он одобрительно.
— Суетятся они много, но так — все впустую. Пособие — вот это умно придумали, сэр. Хлеба и цирков, как говорит мистер Монт.
— Ха! Вы видели эту столовую, которую они устроили?
— Нет, сэр. Кажется, нынче вечером туда придет морильщик. Говорят, тараканов там видимо-невидимо.
— Брр!
— Да, сэр, насекомое отвратительное.
Пообедав, Сомс закурил вторую из двух полагавшихся ему в день сигар и надел наушники радио. Он, пока мог, противился этому изобретению — в такое время! «Говорит Лондон!» Да, а слушает вся Великобритания. Беспорядки в Глазго? Иначе и быть не может — там столько ирландцев! Требуются еще добровольцы в чрезвычайную полицию? Ну, их-то скоро будет достаточно. Нужно сказать этому Ригзу, чтобы записался. Вот и здесь без лакея вполне можно обойтись. Поезда! Поездов, по-видимому, пустили уже порядочно. Прослушав довольно внимательно речь министра внутренних дел. Сомс снял наушники и взял «Бритиш Газет». Впервые за всю жизнь он уделил некоторое время чтению этого малопочтенного листка и надеялся, что первый раз будет и последним. Бумага и печать из рук вон плохи. Все же надо считать достижением, что ее вообще удалось выпустить. Подбираются к свободе печати! Не так-то это легко, как казалось этим людишкам. Попробовали — и вот результат: печать, куда более решительно направленная против них, чем та, которую они прикрыли. Обожглись на этом деле! И без всякого толку, ведь влияние печати — устарелое понятие. Его убила война. Без доверия нет влияния. Что политические вожди, что печать — если им нельзя верить, они вообще не идут в счет! Может быть, эту истину когда-нибудь откроют заново. А пока что газеты — те же коктейли, только возбуждают аппетит и нервы. Как хочется спать. Хоть бы Флер не слишком поздно вернулась домой. Безумная затея — эта стачка! Из-за нее все взялись за совершенно непривычные дела, да еще в такой момент, когда промышленность только-только начинает — или делает вид, что начинает, — оживать. Но что поделаешь! В наше время становится год от года труднее придерживаться плана. Всегда что-нибудь помешает. Весь мир как будто живет со дня на день, и притом такими темпами! Сомс откинулся на спинку испанского стула, заслонил глаза от света, и сон волной подступил к его сознанию. Стачка стачкой, а волны перекатывались через него мягко, неотвратимо.
Защекотало, и над его рукой, сухощавой и темной, закачалась бахрома шали. Что такое? Он с усилием выбрался из чащи снов. Около него стояла Флер. Красивая, яркая, глаза сияют, говорит быстро, как будто возбужденно.
— Так ты приехал, папа!
Губы ее горячо и мягко коснулись его лба, а глаза — что с ней? Она точно помолодела, точно... как бы это выразить?
— Ты дома? — сказал он. — Кит становится разговорчив. Поела чего-нибудь?
— Да, да!
— Эта столовая...
Флер сбросила шаль.
— Мне там ужасно нравится.
Сомс с удивлением заметил, как часто дышит ее грудь, словно она только что бежала. И щеки у нее были очень розовые.
— Ты, надеюсь, ничего там не подцепила? Флер засмеялась — очаровательный звук, и совершенно необоснованный.
— Какой ты смешной, папа! Я молю бога, чтобы забастовка тянулась подольше.
— Не говори глупостей, — сказал Сомс. — Где Майкл?
— Пошел спать. Он заезжал за мной из палаты. Говорит, ничего у них там не выходит.
— Который час?
— Первый час, милый. Ты, наверное, хорошо соснул.
— Просто дремал.
— Мы видели танк на набережной — шел на восток, Ужасно чудно они выглядят. Ты не слышал?
— Нет, — сказал Сомс.
— Ну, если услышишь — не тревожься. Майкл говорит, их направляют в порт.
— Очень рад. Значит, правительство серьезно взялось за дело. Но тебе пора спать. Ты переутомилась.
Она задумчиво смотрела на него, накинув на руку испанскую шаль, насвистывая какую-то мелодию.
— Спокойной ночи, — сказал он, — я тоже скоро пойду спать.
Она послала ему воздушный поцелуй, повернулась на каблучках и исчезла.
— Не нравится мне это, — пробормотал Сомс. — Сам не знаю почему, только не нравится.
Слишком молодо она выглядела. Или это стачка ударила ей в голову? Он встал, чтобы нацедить в стакан содовой, — после сна остался неприятный вкус во рту.
Ум-дум-бом-ум-дум-бом-ум-дум-бом! И скрежет! Еще танк? Хотел бы он взглянуть на эту махину. При мысли, что они идут в порт, он чуть ли не возликовал. Раз они налицо, страна вне опасности. Он надел дорожное пальто и шляпу, вышел из дому, пересек пустую площадь и остановился на улице, с которой видна была набережная. Вот он идет! Как огромное допотопное чудище, в освещенной фонарями темноте рычит и хрюкает большущая сказочная черепаха, воплощение неотвратимой мощи. «Хороший им готовится сюрприз!» — подумал Сомс, когда танк прополз, скрежеща, и скрылся из виду; Он уже слышал, что идет следующий, но, вдруг решив, что хорошенького понемножку, повернул к дому. Роскошь, может быть, и излишняя, если вспомнить равнодушную толпу, окружавшую утром его автомобиль, — ни оружия, ни даже революционного задора в глазах!
«Неосновательно задумано!» А эти ползучие чудища! Может быть, правительству хочется сделать вид, что это не верно? Демонстрация мощи! Что-то возмутилось в душе Сомса. Это же Англия, черт возьми! Может, они и правы, но что-то не похоже. Чересчур... чересчур по-военному! Он отпер входную дверь. Ум-дум-дум-ум-дум-дум! Что же, мало кто их увидит или услышит в такое позднее время. Вероятно, они попали сюда откуда-нибудь из деревни — не хотел бы он повстречаться с ними в лесу или на полях. Танки — папа, мама и деточка, как.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15