На лице служителя не изобразилось никакого смущения.
— Прежний викарий знал об этом, сэр, — ответил он. — И говорил, что это не имеет значения, ибо, по его мнению, в мире слишком много ученых людей.
— Это самая удивительная вещь, какую мне приходилось слышать, — воскликнул генерал. — Вы хотите сказать, что работаете служителем церкви на протяжении шестнадцати лет и не умеете ни читать, ни писать?
— Я пошел в услужение, когда мне было двенадцать лет, сэр. На первом месте повар пытался обучить меня, да, видно, у меня нет способностей, а потом уж так получилось, что и времени не было. В общем-то мне это никогда не мешало. Мне думается, множество нынешних молодых людей тратят зря уйму времени на чтение вместо того, чтобы делать что-нибудь полезное.
— Но неужели вам не хочется знать, что творится в мире? — спросил другой церковный староста. — Или написать письмо?
— Нет, милорд, мне кажется, я прекрасно обхожусь без этого. А в последние годы в газетах так много картинок, что я неплохо соображаю, что происходит. Моя жена — женщина, можно сказать, ученая, так что, если мне нужно отправить письмо, она пишет его за меня. Другое дело, если бы я заключал пари у букмекеров.
Церковные старосты тревожно взглянули на викария и опустили глаза.
— Вот что, Форман, я обсудил положение с этими джентльменами, и они вполне согласны со мной, что возникла недопустимая ситуация. В церкви св.Петра на Невилл-скуэр мы не можем иметь служителя, который не умеет читать и писать.
Худое, бледное лицо Алберта Эдварда покраснело, он переминался с ноги на ногу, но ничего не ответил.
— Поймите меня, Форман, у меня нет к вам никаких претензий. Вы выполняете свои обязанности вполне добросовестно, и я высокого мнения о вашем поведении и ваших способностях, но мы не можем рисковать тем, что из-за вашего прискорбного невежества случится какое-нибудь несчастье. Речь идет о благоразумии и о принципе.
— А не могли бы вы овладеть грамотой, Форман? — спросил генерал.
— Нет, генерал, боюсь, что не смогу. Уже поздно. Я не молод, как раньше, и если не мог вбить буквы себе в голову, когда был мальчонкой, то не думаю, что мне это удастся сейчас.
— Нам не хотелось бы поступить с вами сурово, Форман, — сказал викарий, — но церковные старосты и я приняли твердое решение. Мы даем вам три месяца, и если к концу этого срока вы не научитесь читать и писать, боюсь, вам придется уволиться.
Алберт Эдвард никогда не любил нового викария. Он с самого начала считал, что его назначение в церковь св.Петра было ошибкой. Не такой он человек, какой нужен столь почтенным прихожанам. Форман слегка распрямился. Он знает себе цену и не позволит, чтобы им помыкали.
— Прошу прощения, сэр, но боюсь, это бесполезно. Старую собаку, как говорится, новым фокусам не научишь. Я прожил много лет, не умея читать и писать, и не стану хвалиться — бахвальство плохая рекомендация, но замечу, что справлялся со своими обязанностями в тех высоких местах, куда провидению угодно было меня направить, и даже если бы я мог обучиться грамоте сейчас, мне вряд ли захотелось бы этого.
— В таком случае, Форман, боюсь, вам придется нас покинуть.
— Да, сэр, я вполне понимаю. Я с радостью уйду и вручу свою отставку, как только вы найдете мне замену.
Но когда Алберт Эдвард со своей обычной вежливостью закрыл дверь церкви за викарием и двумя церковными старостами, он не мог более сохранять вид невозмутимого достоинства, с каким он выдержал нанесенный ему удар, и губы его задрожали. Он медленно вернулся в ризницу и повесил на крючок облачение служителя. Тяжело вздохнул, вспомнив обо всех пышных похоронах и фешенебельных свадьбах, на которых он присутствовал. Потом все прибрал, надел пальто, с шляпой в руке пошел по проходу, запер за собой дверь и побрел через площадь, но, погрузившись в печальные мысли, направился не по улице, которая вела к дому, где его ждала чашка крепкого, хорошо заваренного чая, а свернул в другую сторону. Он шел медленно. На душе было тяжко, и он не знал, что ему теперь делать. Мысль вернуться в услужение ему не улыбалась: после того, как столько лет он был сам себе хозяин, — ибо пусть викарий и церковные старосты говорят, что угодно, но именно он управлял церковью св.Петра на Невилл-скуэр, — он вряд ли мог так низко пасть, чтобы пойти в услужение. У него накопилась кругленькая сумма, но недостаточная для того, чтобы жить ничего не делая, да и жизнь дорожала с каждым годом. Он никогда не задумывался над подобными вопросами. Служители церкви св.Петра, подобно папам римским, занимали свою должность до конца дней своих. Ему часто представлялось, как лестно упомянет викарий в своей проповеди в первое воскресенье после его смерти о долгой беспорочной службе и примерном поведении их покойного служителя Алберта Эдварда Формана. Он глубоко вздохнул. Алберт Эдвард не курил и не пил, но все же позволял себе выпить за обедом стакан пива, а когда уставал — побаловаться сигаретой. Ему пришло в голову, что сигарета успокоила бы его, а поскольку он не носил их с собой, то осмотрелся, ища лавку, где мог бы купить пачку «Голд флейкс». Вблизи лавки не было, и он прошел еще немного. Это была длинная улица со всевозможными магазинами, но на ней не было ни одного, где можно было бы купить сигареты.
— Странно, — сказал Алберт Эдвард.
Чтобы проверить себя, он прошел всю улицу в обратном направлении. Нет, он не ошибся. Он остановился и задумчиво огляделся.
— Вряд ли я единственный человек, который идет по этой улице и хочет закурить, — сказал он себе. — Мне кажется, что небольшая лавочка здесь могла бы преуспевать.
1 2 3