- Гм, - кашлянула она, - нет, то есть да, мы как раз говорили, в общем-то...
- Какая осень! - сказала вдруг вторая женщина как ни в чем не бывало, и ее красное личико засияло.
- Да, - услышал я голос своей соседки, - вы правы, госпожа Хюпфер, на редкость чудесная осень!
Потом женщины распрощались. Госпожа Хюпфер хихикнула напоследок:
- И поцелуйте от меня ваших деточек!
Моя добрая соседка уже не обратила на это внимания; ей не терпелось дослушать мою историю. Однако я с непостижимой твердостью заявил:
- Так вот, я уже не помню, на чем мы остановились.
- Вы что-то говорили о его уме, то есть... - соседка совсем покраснела.
Мне стало ее искренне жаль, и я поторопился продолжить:
- Ну что ж, вы сами понимаете, что пока делались вещи, Богу не было необходимости постоянно смотреть на Землю, ведь там ничего не могло случиться. Ветер, правда, уже носился над горами, которые были так похожи на давно знакомые ему тучи, но верхушек деревьев он с некоторым недоверием избегал. И это Бога вполне устраивало. Вещи он создал, можно сказать, в сонном состоянии; но когда дело дошло до зверей, работа начала его занимать; он склонился над ней и только изредка поднимал широкие брови, чтобы бросить взор на Землю. Он совершенно забыл о ней, принявшись за человека. Не знаю, до какой сложной части тела он дошел, когда раздался шорох крыльев. Мимо пролетел ангел с пением: "О, всевидящий..."
Бог испугался. Он ввел ангела в грех, потому что только что тот пропел ложь.
Бог-отец быстро поглядел вниз. И что же, там действительно уже произошло нечто труднопоправимое. Птичка металась, видно перепуганная, над Землей, а Бог не в состоянии был помочь ей найти дорогу домой, потому что не знал, из какого леса вылетела бедная пичуга. Он вконец рассердился и сказал: "Птицам полагается сидеть там, куда я их посадил". Но тут он вспомнил, что дал им по просьбе ангелов крылья, чтобы и на Земле было что-то похожее на ангелов, и это обстоятельство его еще больше огорчило.
В подобном расположении духа нет ничего полезнее работы. Занявшись конструированием человека, Бог снова развеселился. В глазах ангелов как в зеркале он рассматривал свои черты и медленно и осторожно лепил из шара у себя на коленях первое лицо. Лоб ему удался. Гораздо труднее оказалось сделать симметричные ноздри. Он все ниже склонялся над работой, пока над ним снова ни пролетело дуновение. Он посмотрел вверх.
Тот же ангел кружил над ним; звуков гимна на этот раз не было слышно, потому что у мальчика от лжи пресекся голос, но по губам Бог разобрал, что пел он все то же: "О всевидящий!" В тот же момент к нему подошел святой Николай, который пользовался особым уважением Бога, и проговорил сквозь густую бороду: "Твои львы сидят спокойно; они, надо сказать, очень надменные создания! Но по краю Земли бегает щенок, вот тот терьер, он того и гляди свалится". Бог и вправду увидел нечто веселое, белое, пляшущее, как пятнышко света, в окрестности Скандинавии, так опасно начинающей круглиться. Он всерьез разозлился и заявил святому Николаю, что если тому не нравятся его львы, пусть попробует сам сделать других. На что святой Николай ушел с неба, хлопнув дверью так, что одна звезда упала вниз, прямо терьеру на голову. Это довершило неприятности, и Бог вынужден был сознаться себе, что сам во всем виноват, и решил больше не сводить с Земли глаз. Так все и случилось. Он отдал работу своим достаточно мудрым рукам, и хотя был очень не прочь узнать, как выглядит человек, не отводил взгляда от Земли, где теперь, как нарочно, ни травинка не шевелилась.
Чтобы доставить себе хоть какое-то удовольствие после всех треволнений, он повелел рукам показать ему человека, прежде чем они отдадут его на волю жизни. Как дети, играющие в прятки, он то и дело спрашивал: "Все?" Но в ответ слышал только, что руки разминают глину, и ждал. Время тянулось долго. Вдруг он увидел, как что-то темное падает в пространство, причем оно только что было вблизи него. Предчувствуя недоброе, он призвал свои руки. Они явились, перемазанные глиной, разгоряченные и дрожащие. "Где человек?" - закричал он на них. Тогда правая накинулась на левую: "Ты его упустила!" "Что же, раздраженно сказала левая, - ведь ты все хотела сделать сама, мне ты не давала и слова сказать". "Ты должна была его держать!" И правая замахнулась, но потом одумалась, и обе руки заговорили, перебивая друг друга: "Он оказался таким нетерпеливым, этот человек. Он так спешил жить. Мы ничего не могли поделать, правда, мы обе не виноваты".
Однако Бог не на шутку рассердился. Он оттолкнул обе руки, потому что они загораживали ему вид на Землю: "Знать вас больше не хочу, делайте, что угодно". Руки пытались чем-то заняться, но они умели, как им и полагается, только начинать. Без Бога ничего не завершишь. Наконец им это надоело. Теперь они весь день стоят на коленях и каются - так, по крайней мере, рассказывают. Нам же кажется, будто Бог отдыхает, потому что сердит на свои руки. И по-прежнему длится день седьмой.
Я помолчал. Госпожа соседка разумно воспользовалась паузой:
- И вы полагаете, они никогда не помирятся?
- Ну что вы, - ответил я, - я, по крайней мере, надеюсь.
- А когда?
- Ну когда Бог узнает, как выглядит человек, которого руки отпустили против его воли.
Соседка задумалась, потом рассмеялась:
- Но для этого ему достаточно поглядеть вниз.
- Простите, - вежливо сказал я, - ваше замечание свидетельствует об остроумии, но моя история еще не кончена. Итак, когда руки отступили в сторону, и Бог снова оглядел Землю, прошла еще минута, или, вернее, тысячелетие, что, как известно, одно и то же. Вместо одного человека там был целый миллион.
1 2 3