- Как ночь была?
- Кошмар, - коротко ответил он, подавая ей бумаги.
- Приезжали за трупом Зимина, а у меня - ничего, где его история
болезни? - она постучала по бумагам пальцем с коротко остриженным ногтем
(еще недавно была хирургом, привычка так стричь ногти сохранилась). - Я
сказала, что после трех все будет готово. Так что вот-вот... - взглянула
на электрочасы, висевшие над дверью.
- Но вскрытия еще не было, - сказал Костюкович.
- Я тут выдержала осаду. Почитайте, - начмед протянула ему листок.
Это было заявление матери Зимина с категорическим требованием не
производить вскрытия, а немедленно выдать ей тело сына.
- Но мы же не имеем права без вскрытия, - сказал Костюкович. - Тем
более, если умирает молодой человек.
- Это я все знаю, - раздраженно произнесла начмед. - Но мать закатила
такую истерику, стоял такой крик, отпаивали валерьянкой. Это длилось час.
И я сдалась: сказала, что не буду возражать, решу, как только ознакомлюсь
с историей болезни.
- Нет, Варвара Андреевна, я возражаю, - сказал Костюкович.
- Странно, - сказала она, зная, что обычно врачи не очень любят
вскрытие, боясь, что не подтвердится их диагноз. - А что так, Марк
Григорьевич?
- Это тот случай, когда хотелось бы знать причину такой дикой
гипертонии у молодого здоровенного парня.
- Как хотите, - она недовольно пожала плечами, словно говоря: "У тебя
что, других забот мало?"
- Попросите доктора Каширгову, чтоб вскрывали сейчас, - сказал он. -
Родственников Зимина поставим перед фактом, скажете, что произошло
недоразумение, забыли предупредить патологоанатомов и кто-то из них
произвел обычную плановую аутопсию [вскрытие умершего]. В крайнем случае
подставляйте меня, мол, виноват лечащий врач, не знавший о вашем
разрешении выдать тело. Пусть набрасываются на меня: но не думаю, что для
матери это уже будет существенно.
- Что вы меня учите! Вы хотите аутопсию, чтоб было официально - будь
по-вашему! Казалось бы, я должна требовать вскрытия, это мое право и
обязанность, а получается вроде мы поменялись ролями, - недовольно
произнесла начмед и позвонила в патологоанатомическое отделение. Трубку
взяла заведующая - доктор Каширгова.
- Сажи Алимовна, тут у нас возникла коллизия, - сказала начмед. - В
субботу умер больной доктора Костюковича, молодой парень, спортсмен. Труп
у вас. Нужно срочно вскрыть. Доктор Костюкович сейчас принесет вам историю
болезни, расскажет, в чем дело... Хорошо... Нет, он уверен, что диагнозы
совпадут.
Закончив разговор, она обратилась к Костюковичу: - Идите, Марк
Григорьевич, Сажи Алимовна ждет вас... И все-таки не возьму в толк, зачем
вам эти сложности? В конце концов ответственность несу я, начмед, за то,
что разрешила выдать тело без вскрытия. А вы мне не дали нарушить закон, -
хмыкнула она...
Устало спускаясь вниз, Костюкович понял, что до обеда вряд ли
вырвется отсюда домой...

4
Они сидели вдвоем в маленькой комнате, приспособленной под кабинет,
где стены были увешаны вымпелами, а на стеллаже стояли сияющие нержавеющим
металлом спортивные призы - кубки разной формы и достоинства:
республиканские, союзные, международные; были среди них и очень
престижные. Сюда, на второй этаж, через распахнутое окно с дорожек
бассейна, где тренировались пловцы, доносились голоса и плеск воды.
Старший тренер сборной Виктор Петрович Гущин, высокий, тяжелый, с
мощно обвисающими плечами стоял у окна, бросал иногда туда рассеянный
взгляд и разговаривал с врачом команды Олегом Константиновичем Туровским,
сидевшим на узеньком диванчике.
- Ты все уладил в больнице? - спросил Гущин.
- Да. Мать написала заявление. Начмед долго упиралась, кочевряжилась,
но мать с трудом умолила ее, - ответил Туровский.
- Поминки нужно по высшему разряду. Понял? Тут жмотничать нельзя.
Надо дать Алтунину сумму, составить список продуктов, пусть садится в
машину и шурует. Скажи ему, чтоб водку брал красивую, на винте, а не в
зеленых клизмах, минералки с запасом... - Он снова подошел к окну. На
светлом фоне его могучие плечи казались еще шире от легкой, особого кроя,
спортивной куртки. - Теперь вот что, Олег: матери надо помочь,
единовременную сумму. Понял?
- Само собой.
- Как думаешь, сколько?
- Полагаю, тысяч пятнадцать будет нормально.
- Нет, надо дать штук двадцать-двадцать пять. От нас двоих. Понял?
- Хорошо.
- Д-а-а... Подвел он нас. Осенью Европа, потом игры "Дружбы" в
Штатах... На него была вся надежда. Серебро, как минимум. А теперь я, как
мудак, залезший во фраке в сауну. Я получил его хорошее, "чистое мясо" и
пять лет доводил это "мясо" до кондиции. И на тебе - в самый пик...
Туровский слушал. Его не удивляло, что Гущин говорил о себе, о своих
проблемах, словно Зимин, померев, был повинен в них. Туровский знал, что
старший тренер при всем размахе и широте всегда оставался человеком
трезвого расчета, скрытным, крайне осторожным в проявлении эмоций. "Он и
женщину свою ревнует наверное только во сне", - подумал Туровский, и как
человек податливый, легковнушаемый еще раз позавидовал Гущину.
- У команды нет теперь лидера, - дернув вниз "молнию" на куртке,
Гущин большой пухлой ладонью погладил сильную безволосую грудь.
- Надо готовить замену. Володю Покатило, - сказал Туровский.
- Потянет ли он? Что он по сравнению с Зиминым!
- А какой выход?
- Он всегда второй, если не третий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46