Мама глубоко почитала Каннон и по утрам и вечерам молилась перед фигуркой, стоявшей на возвышении в токономе.
Сейчас там висели две маски театра Но – женщина с безобразным ликом и мифическое существо с длинной шерстью. На свитке, висевшем в токономе, были начертаны четыре иероглифа: «Рука черта, душа Будды». И еще один предмет привлек мое пристальное внимание: шестистворчатая ширма, украшенная изображением – почти в человеческий рост – трех стариков китайцев, стоявших вокруг огромной вазы.
Видя, с каким интересом я разглядываю ширму, Харуё проговорила:
– Тут… с этой ширмой связаны странные вещи…
– Что за странные вещи? – заинтересовалась Мияко.
– Понимаете… Боюсь, вы поднимете меня на смех, но… Дело в том, что люди, изображенные на ширме, сходят с нее.
– Что вы говорите?! – Мияко удивленно округлила глаза.
Я тоже в изумлении переводил взгляд с Харуё на ширму и обратно.
– Интересно, что этим рисунком хотел выразить художник? Может быть, у этой ширмы есть какая-то предыстория? – спросил я.
– Точно не знаю, хотя я много думала об этом… – Лицо у Харуё от смущения зарделось. – Наверное, недаром ее называют ширмой трех преподобных. Я слышала, что изображенных на ней людей зовут Соотоба, Короочеку и Осео, настоятель буддийского храма. Однажды, говорят, Соотоба позвал своего друга Короочеку и они вместе посетили преподобного Осео, чему тот был очень рад. Преподобный Осео угощал гостей блюдом, которое называется «тоокасан». Видите, у всех троих брови нахмурены? Почему, не знаю. Но мне известно, что первый олицетворяет конфуцианство, второй – синтоизм и третий – буддизм. И стало так после того, как они вкусили этого самого блюда «тоокасан». Иными словами, у трех разных вероучений один источник. Но я-то хочу рассказать вещь более чем странную… – И Харуё продолжила свое необычное повествование: – Эту комнату мы, как правило, запираем на ключ, но примерно раз в три дня проветриваем ее. И вот некоторое время назад мы с Осимой пришли сюда, чтобы открыть ставни, и мне показалось, что сюда кто-то заходил. Я поначалу не придала этому особого значения. Но когда через пару дней пришла снова, кое-что уже показалось мне подозрительным: ширма чуть-чуть, но сдвинута, ящик комода закрыт не плотно, и так далее, но ставни были на месте. Сначала я подумала было, что мне все это примерещилось. Но все же втайне даже от Осимы специально немного выдвинула ящик комода, отметила на татами место, где стоит ширма. И на следующий день тихонечко пришла проверить.
– Что-нибудь изменилось?
– Нет, в тот день ничего. Ну ладно, подумала я, мне просто показалось. А когда зашла сюда снова дня через три…
– То что?
– То заметила, что ширма сдвинута со своего места, а ящик комода оказался плотно закрытым.
– Да что вы говорите?!
Мы с Мияко переглянулись.
– Какие-нибудь следы остались на ставнях?
– Нет, следов не было. Я внимательно осмотрела ставни, вплоть до петель, на которые они крепятся. Никаких следов не нашла.
Мияко и я снова переглянулись.
– Со стороны сада сюда можно войти?
– Да. И из длинного коридора, по которому вы шли. Но дверь в коридор запирается.
– Может, это был кто-то из домашних?
– Вряд ли. Старший брат болен, не встает с постели. Бабушки? Не думаю. И Осиме тут делать нечего.
– Странно.
– Да, очень, – согласился я.
– Еще бы не странно! Мне прямо не по себе стало. И главное, никому не расскажешь, засмеют. Я долго думала и решила позвать сюда пастуха Хэйкити. Вообще-то обслуга у нас живет в специально выстроенном доме. Я имею в виду тех, кто рубит деревья, обжигает древесину, пастухов, тех, кто перевозит на лодках древесный уголь или древесину. Сейчас уже не так, а раньше все грузы сплавлялись по реке.
– Ну а дальше что? Было еще что-нибудь необычное?
– Видите ли, Хэйкити оказался пьянчужкой, он согласился спать тут, если его обеспечат алкоголем. В первые несколько дней ничего необычного он не заметил. А на четвертый, заглянув сюда рано утром, я Хэйкити не обнаружила. Посмотрела в окно и заметила, что одна ставня открыта. Я пошла искать Хэйкити, а потом вернулась в эту комнату, смотрю – Хэйкити спит, с головой завернувшись в одеяло. Разбудила его, стала расспрашивать, и…
– И что?
Мы не сводили глаз с Харуё. Она смутилась и опять покраснела:
– Он сказал, что глубокой ночью кто-то сошел с картины на ширме…
– Не может быть! – Мы с Мияко невольно взглянули на ширму. – Один или все трое?
– Якобы с картины сошел только один человек. Но, как я уже сказала, Хэйкити увлекается спиртным, без него, говорит, спать не может. Пьет, что называется, по-черному. Поэтому я не очень доверяю его словам. А он утверждает, что перед тем, как заснуть, выключил свет, но, проснувшись ночью, обратил внимание на то, что комната освещена и перед ширмой кто-то стоит. Хэйкити испугался и спросил, кто там. Человек перед ширмой тоже испугался и посмотрел в его сторону. Хэйкити говорит, что то был один из священников, изображенных на ширме.
– Как интересно! И что же сделал Хэйкити? – Мияко подвинулась ближе к Харуё. Я тоже, не отрываясь, смотрел на нее.
Харуё рассмеялась:
– Когда он окликнул священника, тот испугался, повернулся спиной и исчез. Нет, сначала погасил свет, стало совершенно темно. В полной темноте Хэйкити показалось, что кто-то передвигается по комнате. Он окончательно протрезвел, его колотила дрожь, но он все же набрался духу и включил свет, взглянул на ширму и убедился в том, что все три фигуры по-прежнему на месте. Будто ничего и не было. Успокоившись, Хэйкити подумал о ставнях, осмотрел их – все было в полном порядке. Говорит, что проверил на всякий случай и дверь в коридор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85