Когда ты сам от горшка два вершка, это ужас незабываемый. А тут, через два года после эпидемии, вдруг похороны канарейки… Это их сразило наповал.
Все в тот день хохотали до колик. Все, да не все. Единственный в Ньюарке, кто шутки не понял, был Айра. Сколько я ни объяснял, не помогало. Пытался, но все напрасно. Почему так? Может, потому что он был глуповат, а может, потому что умен. Может, просто от рождения у него не было этого чувства карнавала, может быть, революционерам оно вообще не свойственно. А еще может быть, это оттого, что всего несколько месяцев назад у нас умерла мать, у нас были свои похороны, и тогда Айра тоже не хотел принимать в них участие. Нет, он хотел гулять, носиться по улице, гонять мяч. Умолял меня не заставлять его переодеваться и идти на кладбище. Пытался спрятаться в чулан. Но все-таки он пошел с нами. Отец проследил. На кладбище стоял, смотрел, как мы ее хороним, но за руку меня взять отказался и обнять себя не позволил. На раввина смотрел сердито. Просто даже злобно смотрел. Никому не дал себя приласкать, утешить. И не плакал, ни слезы не проронил. Слишком сердит был, чтобы плакать.
Когда и я начал смеяться – потому что смешно ведь, Натан, ну ведь действительно смешно было! – Айра вышел из себя окончательно. Такое с Айрой на моих глазах случилось в первый раз. Стал махать кулаками, кричать на меня. Он и тогда был рослым мальчиком, и я не мог совладать с ним, а он вдруг набросился на нескольких ребят, стоявших рядом с нами – те тоже хохотали как сумасшедшие, – и, когда я сгреб его, хотел оттащить, чтобы не поколотили всей гурьбой мальчишки, его кулак вдруг попал мне в нос. Он сломал мне переносицу – это в семь-то лет! У меня хлынула кровь, проклятый нос был явно сломан, а Айру только и видели.
Мы его на следующий день еле нашли. Ночь он провел во дворе пивоварни на Клифтон-авеню. Кстати, он не первый раз тогда не ночевал дома. Спал у пакгауза под погрузочным настилом. Отец его там утром обнаружил. И всю дорогу до школы тащил за шкирку; так за шкирку и в класс впихнул, где уже урок шел полным ходом. Когда одноклассники увидели, как Айру в грязных джинсах, в которых он спал черт-те где, впихнул в класс его папаня, они заорали: «Ха-а! Беглого привели!», и с тех пор это стало прозвищем Айры не на один год. Беглый Рингольд. Еврейчик, который плакал на похоронах канарейки.
На его счастье, Айра был крупнее других ребят его возраста, был сильным и умел обращаться с мячом. Айра мог бы стать знаменитым спортсменом, если бы не зрение. Среди ребят в нашем квартале если Айру и уважали за что-то, так это за финты с мячом. Что же до драк, то с тех пор он дрался постоянно. Оттуда и пошел его революционный пыл.
Ты знаешь, слава богу, что мы не в Третьем околотке, не с остальной еврейской беднотой росли. В Первом околотке Айра для итальянцев всегда оставался чужаком, брехливым марамоем. Каким бы он ни становился большим, сильным и свирепым, Боярдо не смотрел на него как на юное дарование, достойное приема в банду. В Третьем околотке, среди евреев, все могло обернуться по-другому. Там Айра среди других мальчишек не играл бы роль официально отверженного. Благодаря одному только своему сложению он привлек бы внимание Лонги Цвильмана. Насколько я в курсе дела, у Лонги, который был на десять лет старше Айры, детство было очень схожим: здоровенный, бешеный, злобный мальчишка, он тоже бросил школу, был отчаянным уличным драчуном и в дополнение к начальственной внешности имел кое-какие мозги. Подмяв под себя азартные игры, незаконную торговлю спиртным, торговые автоматы, склады, профсоюзы, строительство, Лонги поднялся до больших высот. Но даже оказавшись на вершине, где был запанибрата с Багзи Зигелем, Лански и Лаки Лючиано, все равно дружбу водил с теми, кто с ним вместе вырос, бегал по тем же улицам Третьего околотка, такими же заводными еврейскими мальчишками, как и он сам. Например, был у него такой Нигги Рюткин, мастер мочить неугодных. Сэм Кац, телохранитель. Джордж Гольдштейн, бухгалтер. Билли Типлиц, специалист по лотереям и лохотронам. Док Стачер, его ходячий арифмометр. А Эйб Лью, его двоюродный брат, заправлял по указке Лонги Цвильмана профсоюзом продавцов мелкой розницы. Господи, да о чем тут говорить, если даже Меир Элленштейн (вот тебе еще один пацан из гетто Третьего околотка), когда был мэром Ньюарка, чуть ли не правил всем городом так, как выгодно Цвильману.
Айра запросто мог оказаться у Лонги в шестерках и верно бы ему служил. Как раз дозрел, только мигни, помани пальцем. И ничего тут не было бы странного: преступление – это как раз то, к чему мальчишки тянулись с детства. Для Айры это был бы следующий шаг, вполне логичный. Была в нем эта грубость, готовность применить силу, без которой в рэкете делать нечего: надо ведь, чтобы тебя боялись, иначе будешь выглядеть неубедительно. Сначала, наверное, в порту повкалывал бы, перегружая канадское контрабандное виски из быстроходных катеров в грузовики Лонги Цвильмана, а кончить мог бы так же, как и Лонги: с миллионерским особняком в Вест-Ориндже и петлей на шее.
Даже странно, от какой чепухи порой зависит, кем ты станешь, каким ты станешь, правда же? Из-за какого-то мелкого топографического несовпадения Айре так и не выпал случай оказаться на подхвате у Цвильмана. А мог бы и карьеру сделать, глуша дубиной конкурентов Лонги, вышибая бабки из его должников или надзирая за карточными столами в каком-нибудь казино, принадлежащем этому бандиту. Карьеру, которая закончилась бы вызовом в комитет Кифаувера, где он два часа давал бы показания как свидетель, а потом пошел бы домой и повесился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133