Но купец, на которого показали подводы, забравшие кули, отозвался, что он никаких кулей не требовал и за ними подвод не посылал. Оказалось, что мужики с подводами были сами по себе и заметив, что рассылкой кулей распоряжался не их брат-мужик, а "благородный", решили понадуть его и показали на купца облыжно, а мукой воспользовались в свою пользу. Хабаров их в лицо не знал и отпустил доверчиво кули. Удивленные хозяин и купец, на которого показали мужики, приступили к нему с вопросами. Он не мог указать подводы, потому что не знал в лицо ни купца, ни мужиков.
- Вот что, ваше благородие, наш-то простой человек, приказчик, заприметил бы этих самых мужиков в лицо и что они не тово... не от хозяина приехали, а сами по себе. - При этом купец не то крякнул, не то вздохнул. Я сыщу этих самых возчиков, а вы нам нерука! - прибавил он. - Вот вам пятьдесят рублев, что вы зажили у нас! Бог с вами, нам таких не надо!
Купец выдал ему рублей пятьдесят ассигнациями и расстался с ним,
Хабаров пришел домой совсем расстроенный своею неудачей.
- Что ж стало с вами? - спросила его хозяйка, когда он не пошел к своему делу ни завтра, ни послезавтра. - За что ж этот купец отказал вам?
- За неисправность! - с горькой усмешкой отвечал Хабаров,
- Ох, вы, сердешный! - сказала добрая женщина. Дня через три он пошел наведаться о месте городничего или исправника, потом почтмейстера, потом смотрителя казенного дома. Но везде был принят сухо, а в некоторых местах швейцары не допустили его даже до приемной, видя его потертый вицмундир, и грубо ему отказывали. - Вам сказано, что ж вы лезете! - сказал один.
- Много вас этаких шляется! - отвечали в другом месте на его смиренный вопрос. Он вздохнул и пошел далее.
На другой день он пробрался в Казанский собор и помолился там Божией Матери, потом вышел и машинально стал смотреть, как на Екатерининском канале воротом тащили большой камень на пьедестал какого-то монумента. Неизвестно, сколько времени он простоял в грустном раздумье. Приказчик в синей сибирке вдруг пригласил его занять пустое место и вместе с другими тянуть канат.
- Что так-то стоять да зевать: принимайся-ка за дело! - промолвил он: - получишь рубль в сутки, на полу не поднимешь.
"Видно, в самом деле я обносился! - подумал Хабаров - и мой вицмундир не спасает меня от обид!"
Постояв еще немного, он молча встал у шпиля на пустое место и вместе с другими потянул лямку... На другой день ранним утром он пришел на ту же работу и встал к шпилю вместе с другими. На третий, на четвертый день то же, и так он проработал дней двенадцать, доставив ту же работу проживавшему вместе с ним у той же хозяйки какому-то Штукину. Но этот, однако же, не всякий день аккуратно являлся к Казанскому мосту, а, заработав небольшие деньги, предавался любимому занятию - пьянству.
Проработав дней двенадцать, Хабаров захотел наконец отдохнуть, тем более, что от непривычного труда на шпиле ладони у него покрылись мозолями.
IV
День был солнечный, ясный. Купив ситного хлеба и несколько печеных яиц, Хабаров вышел за город и, пройдя несколько верст, сел на траву на краю канавы и стал завтракать, чем бог послал. Утолив немного голод и отдохнув, он пошел дальше, погруженный в глубокое раздумье о своей горькой участи. Долго ли, коротко ли он шел, он ничего не помнил. Очнувшись от задумчивости, он шел дальше, оглядывался кругом и опять шел. Он даже времени не считал и не соображал -и не по чем и незачем было - и все шел. Вдруг, нечаянно взглянув перед собою, он увидел какие-то здания, как будто улицы, словом, город. Он робко вошел в него, пошел по длинной улице, дошел до какого-то дворца и сада. У ворот стоял инвалид, который на его истертом вицмундире увидел офицерские знаки, вытянулся в струнку.
- Можно туда? - робко спросил Хабаров, показывая на сад.
- Можно, ваше благородие, пожалуйте!
Хабаров, нахлобучив на себя фуражку, углубился в уединенную аллею сада, погруженный в тяжелые размышления. Его грызла неотступная мысль, что ему теперь осталось делать? Умереть, наложить на. себя руку... Боже сохрани! Он отгонял от себя эту мысль, он был христианин, он веровал, молился... Но все средства были им истощены... ничего не осталось, ничего... А сам все шел...
Вдруг в его грудь уперлась чья-то рука, с красным обшлагом, и вместе с тем раздался строгий голос: - Кто ты? Зачем здесь? Как сюда зашел? Хабаров поднял глаза: перед ним сам император Александр Павлович.
- Кто ты такой? - спросил грозно император.
Хабаров снял с себя фуражку и тихо отвечал:
- Отставной штабс-ротмистр Хабаров.
- Вероятно, выгнанный из полка за пьянство и гнусное поведение?
Хабаров достал не разлучавшиеся с ним из фуражки свои документы, указ об отставке и рекомендательное письмо великого князя и подал их императору.
Государь машинально взглянул на указ об отставке, но с особенным вниманием прочитал свидетельство великого князя.
- Что ж довело вас до этого положения? - спросил, понизив тон, государь.
Хабаров собрался с силами и рассказал государю историю всего того, что он претерпел в Петербурге с тех пор, как оставил военную службу. Как он в нескольких местах был записан кандидатом, где именно, как сначала секретари, потом швейцары отгоняли его от дверей, потом рассказал о частных своих занятиях, наконец перешел к работе у шпиля и в заключение показал свои дрожащие, покрытые мозолями руки.
Выслушав этот простой, но красноречивый рассказ и взглянув на покрытые мозолями ладони Хабарова, государь вынул платок и закрыл им глаза.
- К Дибичу! - сказал он, указывая в сторону дворца, - он узнает мои повеления!
Он отвернулся и пошел от него прочь, закрывая глаза платком.
1 2 3 4