– Даже такая прелесть, как чистый речной лед. Можешь его привозить.Она унесла ведро, и через несколько минут Айвангу снова услышал пение. Он сел на санки. На небе высыпали яркие, не успевшие обрести зимний блеск звезды. Стало холодно. И ветер с лагуны окреп.О чем она поет? Почему столько грусти в ее голосе, будто кто-то сильный, злой и жестокий смертельно ее обидел и некому заступиться? Жаль, слов не разобрать… А песня очень красивая. Напев похож на весенний поток, только что рожденный из-под снега, он еще не набрал силы, холодный, тягучий…– Что ты тут под окном бродишь? – услышал Айвангу грубый голос Громука.Айвангу вздрогнул.– Я привез лед Тамаре Борисовне, – сказал он.– Привез, шагай дальше, нечего тут околачиваться! – отрезал Громук.На шум вышла Тамара Борисовна. Она уже не пела. Посмотрела с удивлением на Айвангу и укоряюще сказала мужу:– Зачем обижать человека? Он и так обижен.– Тоже мне заступница! – презрительно сказал Громук и оттеснил ее в коридор.Айвангу впрягся в санки и поволок ледяной груз домой.Прошло несколько дней. Айвангу сидел в типографии и переводил статью о лучших охотниках-пушниках. Начинался песцовый промысел, и Белов решил напомнить о тех, кто в прошлом году добыл больше пушнины. Перевод был нетрудный, и Айвангу даже ухитрялся мурлыкать под нос:

Отцвели уже давно хризантемы в саду,А любовь все живет в моем сердце больном…
– Что ты поешь? – спросил Белов.– Русскую песню, – ответил Айвангу. – Тамара Борисовна пела. Мне очень понравилось.– Тамара Борисовна? – переспросил Белов. – Вот уж не думал, что жена Громука поет.Он подозвал Айвангу к столу и велел расписаться. Айвангу расписался. Мало ли для чего.– Гонорар получишь, – сказал Белов. – Так называют деньги, которые платят за написанное и напечатанное, – объяснил он. – Несколько дней назад мне утвердили расходы на перевод статей для чукотской страницы. Таким образом, ты будешь работать за плату.– А разве за это платят? – удивленно спросил Айвангу.– Платят, – ответил Белов и отсчитал довольно большую сумму.Никогда в жизни у Айвангу разом не было столько денег. Он растерянно смотрел на пачку ярких бумажек.– Ну что ты на них уставился? – сказал Белов. – Ты их заработал своим трудом. Можешь купить, что тебе хочется.Алим подошел и поинтересовался:– На что же ты их истратишь?– Петр Яковлевич! – Айвангу запнулся. – Петр Яковлевич, я бы купил на эти деньги протезы. Есть такие искусственные ноги. Мне доктор Моховцев о них говорил.– В нашем магазине их нет, – со знанием дела заявил Алим.– Кажется, они не продаются, – сказал Белов. – Я говорил о протезах с доктором Моховцевым. Он написал в Москву, но ему еще не ответили… А ты не волнуйся, на протезы всегда успеешь заработать. Может быть, материи на камлейку купишь?– Мне не нужно, маме куплю, – глухо ответил Айвангу, потом обрадованно решил: – Подарков родителям накуплю!– И себе надо что-то приобрести, – подсказал Белов. – Что тебе больше всего хочется купить в нашем магазине?– Патефон, – подумав, ответил Айвангу.Патефон покупали втроем, Алим для этого случая даже снял синий халат. В магазине сразу же направились к прилавку, на котором стоял патефон с раскрытой крышкой и блестящей металлической изогнутой шеей. В Тэпкэне уже прослышали, что Айвангу идет покупать музыку, и народу набралось порядочно. Под ногами сновали ребятишки и громким шепотом спрашивали друг друга:– Пробовать будут?Продавец Гэманто вежливо осведомился, что хотят брать покупатели, хотя со вчерашнего дня знал о намерении Айвангу.– Патефон? Хорошо. У нас осталось три штуки. Все совершенно одинаковые. Один из них перед вами. Завести?– Сами заведем, – сказал Белов и покрутил ручкой.– У нас есть только одна пластинка, – сказал Гэманто. – Про Дуню-тонкопряху.Пластинку прослушали в полном молчании. Даже ребятишки притихли.– Может, другое что купишь? – спросил Белов. – Пластинок-то нету.– Возьму, – решил Айвангу и вытащил деньги. – Пластинки будут. Привезут на следующий год.С большим трудом Петр Яковлевич уговорил продавца отдать последнюю пластинку про Дуню-тонкопряху.Пока Айвангу демонстрировал работу патефона своим домочадцам и многочисленным гостям, Белов сбегал на полярную станцию и принес оттуда еще четыре пластинки.– Вот теперь можно устраивать концерты, – сказал он.Несколько дней Айвангу никуда не ходил, слушал музыку. Айвангу особенно нравилась одна пластинка. Пел ее бас, как объяснил Белов, – знаменитый русский певец Шаляпин.
Ах ты, ноченька! Ночка-а те-о-мная…
Слушая Шаляпина, Айвангу представлял зимнюю ночь в Тэпкэне. Лунные тени от сугробов, полные глубокой мглы снежные долины, громкий скрип снега под ногами редкого прохожего, протяжный вой собачьей упряжки.Но однажды, проснувшись утром, Айвангу посмотрел на патефон и впервые не завел его.– Почему у нас молчит музыка? – спросила Росхинаут.– Надоела, – признался Айвангу. – Живой голос лучше.Дули сильные ветры. Пургой заносило дома и яранги. У ветродвигателя на полярной станции погнуло лопасти. Потянулись долгие зимние вечера.
Перед майскими праздниками в Тэпкэне торжественно открыли клуб в помещении старой школы. Об этом была напечатана заметка в газете. Каждый вечер показывали один из четырех кинофильмов, а перед началом сеанса библиотекарша выдавала книги, охотники играли в бильярд и курили в тесном тамбуре, наступая друг другу на ноги.Тамара Борисовна организовала кружок танцев. Она бренчала на гитаре и командовала:– Правой ножкой три притопа! Левой ножкой! Та-ля-ля-ля-ля!Танец назывался тустеп. Тэпкэнские девчата, застенчиво прикрывая лица рукавом, пробовали шаркать по полу мягкими торбасами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88