Один и тот же человек совсем другой на улице, в учреждении, в магазине, дома. Входя в собственное жилище, он вместе с одеждой сбрасывает то, что делало его прохожим, служащим, покупателем… Дома человек такой, каков он есть на самом деле. Так полагал Ринтын.
Он оглядел комнату. Одна стена от пола до потолка была заставлена книгами. Художественной литературы было сравнительно немного, преобладали книги по лингвистике, по русской грамматике и по грамматикам других языков. У окна стоял письменный стол с большим чернильным прибором, изображающим приготовившегося к полету орла.
Пока хозяева хлопотали, готовя угощение, Кайон ходил по комнате, рассматривал на стенах фотографии, постоял у книжных полок и, наконец, сел на стул. Вдруг он вскочил, отогнул холстину, которой было покрыто сиденье.
– Ринтын! – позвал он громким шепотом.– Гляди, на что я сел!
Под холстом лежал большой пирог с вареньем. Пирог смялся, варенье размазалось, прилипло к холсту.
– Что ты натворил! – возмутился Ринтын.
– Откуда я знал, что лежит под материей? – оправдывался Кайон.– Зачем прятать еду?
– Не прятали, а покрыли, чтобы не остыл,– пояснил Ринтын, пытаясь пальцем соскоблить варенье с холста. Кое-как ему удалось собрать начинку. То, что не поместилось на пироге, он, недолго думая, съел.
– Как будто ничего,– сказал Кайон, критически оглядев работу товарища.
– Болван! – выругался Ринтын.– Встань посреди комнаты и там стой.
Вошел Василий Львович, держа в руках бутылки. Он посмотрел на Кайона.
– Что же ты стоишь? Садись. Вот сюда, на диван.
Кайон осторожно сел на диван. Василий Львович поставил бутылки и… уселся на тот же самый стул, с пирогом.
– Черт возьми! Что такое? – испуганно проговорил Василий Львович, вскакивая.– На пирог сел!
– Я только что тоже там сидел,– признался Кайон.
– Его надо съесть,– предложил Ринтын.
– Это мысль! – обрадовался Василий Львович и водрузил на стол изуродованный пирог. Он разрезал его ножом и подал каждому по огромному куску.
Вошла жена Василия Львовича с блюдом и ужаснулась:
– Что вы делаете?
– Ириночка, мы же проголодались,– подмигнув ребятам, сказал Василий Львович.– Ах, какой вкусный пирог! Познакомься: Ринтын, мой улакский ученик… Кайон. Он, правда, у меня не учился, но будет.
Ирина Дмитриевна с любопытством всматривалась в лица ребят и приветливо улыбалась. Она была большая, наверно, очень сильная женщина. С широкой спиной, на которой хорошо и удобно носить кожаный мешок с моржовым жиром.
Василий Львович разлил по стаканам вино, поднялся и торжественно сказал:
– Дорогие мои друзья! Насколько мне известно, именно вы – первые чукчи, которые поступают в университет. Помнишь, Ринтын, мое напутственное слово, когда ты пришел в первый класс?
– Я помню,– ответил Ринтын.– Вы тогда сказали: “Мои маленькие друзья, сегодня вы впервые пришли в школу. Я надеюсь, что среди вас нет лентяев. Ведь каждый из вас мечтает стать настоящим охотником. Но чтобы стать им, нужны терпение и упорство. Без этого невозможна и охота за знаниями. Чукчи – народ талантливый. Загляните каждый в свою ярангу – и вы найдете там творения умелых рук. Посмотрите на сумку того мальчика…” – Ринтын сделал паузу и улыбнулся: – Василий Львович, вы тогда показали на мою сумку… “Эту вещь мог сделать только настоящий художник…” Когда я вернулся домой и рассказывал о первом школьном дне, бабушка Гивынэ радовалась, что вы назвали ее художником.
Василий Львович взволнованно слушал. Он подошел к Ринтыну и обнял его.
– Спасибо, Ринтын, не забыл мои слова.
Ужин проходил весело, непринужденно. Вспоминали чукотскую жизнь, старых знакомых, разные случаи из школьной жизни.
Кайон рассказывал Ирине Дмитриевне, которая никогда не была на Чукотке, о своей школе:
– Наша школа помещалась в круглом домике. Это сооружение, внешне похожее на ярангу, внутри было разделено на три комнаты – в одной жил учитель, в других находились классы – первый и третий, второй и четвертый. На все четыре класса был один учитель. Ничего, учились. Считали, что так и должно быть, и этот маленький круглый домик, похожий на ярангу, действительно самое красивое здание, какое только можно придумать для Чукотки,
Ринтын не сводил глаз с книжной полки.
Василий Львович это заметил и сказал:
– Чукчи – народ известный в литературе.
Он достал с полки несколько небольших томиков.
– О вашем народе писал Тан-Богораз. Вот эту книгу написал польский писатель, который бывал в ваших краях, Вацлав Серошевский… А нынче вышла отличная книга моего знакомого, бывшего учителя Лаврентьевской культбазы, Семена Зернова – “Человек уходит в море”… Ну, а следующие книги о вашем народе уже надо ждать от вас, Ринтын и Кайон.
Василий Львович и Ирина Дмитриевна провожали ребят до трамвайной остановки. Вечерний город переливался разноцветными огнями. В вышине сияли окна домов, ветер нес запахи перегара бензина.
На прощание Василий Львович сказал:
– Вы теперь знаете дорогу в наш дом. Приходите в любое время, когда вам нужно, с делом и без дела. Наш дом – это ваш дом.
В переполненном трамвае Кайон задумчиво сказал Ринтыну:
– Хороший был у тебя учитель. Вот сейчас посидели у него, как будто съездили на Чукотку.
Поздно вечером Ринтын сел писать письмо в родной Улак, дяде Кмолю. Он описал все долгое путешествие от Въэна до Москвы, стараясь не пропустить никаких подробностей. Он знал, что письмо будут читать многие, и хотел, чтобы каждый читатель мог найти интересные для себя сведения.
“…наконец-то я добрался до той высшей школы,– писал Ринтын,– куда вы меня всем колхозом снаряжали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185