– Замучили тебя? – спросила подошедшая Наташа. Она слегка запыхалась.
– Да нет,– вежливо ответил Ринтын.– Мне очень интересно.
Петр Петрович часто прикладывался к бутылке и скоро совершенно окосел. Он привалился к плечу Ринтына и продолжал бормотать о томагавках и вигвамах.
Гости понемногу расходились. К Ринтыну подошел Коля-мясник.
– Как настроение, Анатолий Федорович?
– Отличное.
– Хвалю, хвалю,– Коля снисходительно похлопал Ринтына по плечу.– Ты, парень, себе на уме. Не пропадешь в городе.
Коля ушел, и тут Ринтын обнаружил, что из гостей он остался один. Петр Петрович тоже каким-то образом исчез. Должно быть, перебрался в спальню.
Ринтын посмотрел на стенные часы. Начало двенадцатого! А ведь надо еще ехать на поезде, потом с вокзала добираться до общежития.
– Я тебя провожу,– сказала Наташа и оделась.
Открыв дверь на улицу, Ринтын вскрикнул от неожиданности – шел мягкий первый снег. Он нежно ложился на черную землю, и, как ни было тепло, на земле успел образоваться слой снега, на котором темнели наполненные талой водой многочисленные следы.
– Как хорошо! – не сдержавшись, сказал Ринтын.– Снег идет.
Наташа подставила ладонь, поймала несколько снежинок и протянула Ринтыну:
– Тебе в подарок.
Ринтын заглянул, но там уже ничего не было. Только крохотные капельки воды на узкой девичьей ладони.
Наташа засмеялась и поднесла руку к лицу Ринтына. Он, даже не думая о том, что делает, коснулся губами теплой, чуть шершавой кожи и ощутил прохладную капельку.
– Спасибо за подарок,– тихо сказал он.
Наташа прятала лицо от снега, а Ринтын шел, расправив грудь, вдыхая приятный прохладный воздух.
Вино еще шумело в голове, и Ринтыну было легко. Он подумал, что Колька-мясник в общем-то неплохой парень, особенно когда не прижимает во время танца Наташу. А Петр Петрович просто забавный старик. Одним словом, Ринтыну было хорошо. Может быть, влюбился? А почему и нет? Разве Наташа плохая девушка? Пусть не такая, какой он себе ее представлял.
До вокзала путь был неблизкий, к тому же дул встречный ветер. Наташа взяла Ринтына под руку. А он был готов вот так бесконечно до самого утра шагать вместе с ней.
И опечалился, когда они дошли до вокзала. На перроне собралось много народу. Высокий парень с волосами, запорошенными снегом, играл на гармошке, а вокруг него вился хоровод девушек и парней. Они вдруг расступились, заключили в круг Ринтына и Наташу. Гармонист громко сказал:
– Поцелуйтесь!
– Ребята, ну не надо, выпустите нас,– взмолился Ринтын.
– Вон уже поезд идет,– сказал гармонист,– если не поцелуетесь, останетесь здесь.
Ринтын двинулся на крепко взявшихся за руки ребят и девчат, но его отпихнули обратно в круг, туда, где стояла растерянная Наташа.
Приближался поезд. Огненный глаз паровоза уже пробивал толщу летящего снега. Послышался свист.
И в эту минуту Ринтын почувствовал на своих губах прохладные, как ягоды недозрелой морошки, губы Наташи.
Круг распался, молодежь кинулась в вагоны.
Ринтын смущенно, наспех попрощался с Наташей и вскочил в вагон. Он нашел место у окошка. Поезд тронулся, проплыл занесенный снегом циферблат вокзальных часов, а под ним тонкая фигурка девушки.
6
– Сколько мы живем в Ленинграде, а не были ни в театре, ни в музее,– сказал как-то Кайон.– Может быть, для начала сходим в Эрмитаж?
О намерении ребят узнала Наташа и обрадованно сказала:
– Я пойду вместе с вами!
– И покажешь музей,– подхватил Ринтын.
– Я ведь в нем тоже не была,– смущенно призналась Наташа.
Кайон как-то странно моргнул и вопросительно посмотрел на Ринтына. Наташа объяснила:
– Музей был закрыт всю войну, а до этого я была маленькой.
На Дворцовом мосту Наташа принялась оживленно показывать во все стороны:
– Вот Петропавловка, а над ней шпиль, а на шпиле…
– Ангел,– сказал Кайон.
– Разве ангел, а не крест? – удивилась Наташа и замолчала, поджав губы.
На мосту дышалось легко, как в море. Вырвавшийся из каменных городских закоулков балтийский ветер терял запахи бензиновой гари, угольного дыма.
Ближе к Университетской набережной из воды торчали сваи рыболовного сооружения.
– То, что вы видите,– заговорил Кайон, показывая на них,– это древнейшее орудие рыбной ловли.
– Почему древнейшее? – с раздражением спросила Наташа, догадываясь, что Кайон ее передразнивает.
– Мы слушаем курс истории материальной, культуры,– ответил Кайон.– Вчера профессор показывал в окно на эти сваи и говорил, что такой способ ловли был известен еще в эпоху неолита.
Кайон быстро освоился в городе. Сегодня, глядя, как он уверенно шагает по ленинградским улицам, трудно было предположить, что не так давно он страдал от жестокой ностальгии и проклинал этот каменный город, который даже по ночам шумит, как неспокойный осенний океан.
На перилах моста лежал свежий снег. Ринтын собирал его в ладонь и кидал в темную, закрученную водоворотом невскую воду.
Кайон плелся позади, что-то насвистывал и, видимо, был не совсем равнодушен к тому, что Ринтын шел под руку с девушкой.
– Мне придется Эрмитаж изучать досконально,– рассуждал он вслух.– А сегодня иду так, для первого знакомства. Историку необходимо знание истории искусства для понимания эпохи…
– Какой ты стал ученый, Кайон,– насмешливо сказала Наташа.– И скучный…
Кайон смутился и замолк. И не раскрывал рот, пока в одном из музейных залов не увидел бюро из моржовой кости.
– Ты гляди, Ринтын,– моржовая кость! – крикнул он, будто встретил земляка.– И Ломоносов здесь!
Над бюро висел портрет знаменитого ученого.
Ребята постояли перед портретом Ломоносова, внимательно рассмотрели бюро, отметив, что от времени оно все же попортилось:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185