“цыплята табака”.
– Нет,– закрутил головой Саша,– с табаком – это слишком мудрено, что-нибудь попроще.
– А вы посоветуйтесь с официантом,– подсказала Аня.
– Верно! – хлопнул себя по лбу Саша.– Что мы мудрим?
Неподалеку наготове стоял официант. Едва Саша повернулся в его сторону, как Сеня подскочил и склонился над столом, приготовив привязанный ниточкой к блокноту карандаш. Саша с ним долго совещался, отвергал одни блюда, заказывал другие.
– Водки выпьем? – обратился он к ребятам.
– Обязательно надо,– тоном, не допускающим возражения, сказал официант.– Итак, записываю, триста граммов “Столичной”, две бутылки минеральной, даме…
При этом слове Аня покраснела.
– А даме – двести граммов красного вина! – Официант изящно взмахнул карандашом, захлопнул блокнот и упорхнул.
Саша посмотрел на товарищей, подавленных ресторанным великолепием, и бодро сказал:
– Что вы приуныли? Держите головы выше! Это ресторан не для буржуев, а для таких же трудящихся, как мы.
Кайон, несколько оправившись, спросил Сашу:
– А помнишь нашу столовку в педучилище? Жестяные тарелки, перловую кашу на нерпичьем жиру! А вместо Сени в черном костюме и при галстуке еду подавала через дырку в стене повариха тетя Поля, толстая и неряшливая. Помнишь?
– Помню, Вася,– со вздохом ответил Саша.– Да всего месяца полтора назад я ел прокисшие тюленьи ласты, хлебал вилмуллырилкырил … Ну и что из этого?
– Я бы с удовольствием сейчас попробовал его,– с причмокиванием произнес Кайон.
И ребята наперебой принялись вспоминать любимые кушанья. Аня Тэгрынэ рассказала, как в ее яранге готовили тюленьи ласты:
– Надо было несколько дней держать их в тепле, чтобы кожа снималась легко и целиком, как перчатка… Как это было вкусно!
– А свежая моржатина! – подхватил Ринтын.– Мелко нарезанная, как здешний бефстроганов. Бывало, набегаешься, заскочишь в чоттагын, засучишь рукав, сунешь руку по локоть в котел и схватишь горсть холодного мяса! Вот это еда!
– А олений костный мозг! – причмокнул языком Кайон.– Сам тает во рту и сладкий как сахар. Как жаль, что ничего этого мы не можем заказать здесь,– с сокрушением заметил он, закрывая тисненую папку меню.
– Может быть, подозвать официанта и заказать? – подразнил Саша Кайона.– Ну что вы, на самом деле, ребята? Мы же пришли сюда веселиться!
– Ты обещал нам много рассказать,– напомнил Ринтын, переводя разговор на другое.
– Помню обещание,– ответил Саша Гольцев.– Слушайте! Значит, проводили вы меня, помахали издали ручками, а у меня в груди заныло. Страшно мне стало и, честно сказать, тревожно. Даже подумал: не повернуть ли обратно?
– Ты ведь плыл на сейнере,– напомнил Кайон,– как бы ты его повернул?
– Придумал бы что-нибудь,– ответил Саша.– Вот идем по морю, и страх понемногу проходит. Может быть, потому, что возле бухты Провидения мы попали в такой шторм, что другого такого мне испытывать никогда не доводилось. Сошел я на берег в стойбище, и никто не посмотрел на меня с сомнением, когда я объявил, что я и есть тот самый учитель, которого ждут. Вы, ребята, наверное, такой школы никогда не видели: маленький круглый домик. Стоит на берегу лагуны. Над ним покосившаяся железная труба Издали моя школа меньше всего напоминала Дом народного просвещения, а скорее какую-то хижину. Зато ребята оказались чудесные! Всякие были – и плохие ученики и отличники, а все они просто милые, хорошие ребятишки, с которыми было интересно работать… Не вам мне, конечно, рассказывать, как живут в маленьких стойбищах на побережье Ледовитого океана. Ведь оттого и малы эти селения, что там холодно и голодно, мало зверя в тундре и в море. Вел я там четыре класса: с утра – первый и третий, а вечером – второй и четвертый. Работы было столько, что ни минуты не приходилось скучать. Летом – ремонт, охота, заботы с углем.
Официант принес холодную закуску, расставил на столе тарелки, бутылки. Разлил по большим фужерам минеральную воду, а в рюмки – водку и вино.
Когда официант отошел, Кайон заметил:
– Это называется – сверхугодничество.
– Ты забыл чукотский закон! – строго сказал Саша Гольцев.– Никогда не суди об обычаях тех, у кого находишься в гостях!
– Простите меня, белый человек,– в шутку смиренно наклонил голову Кайон.
– Ну вас! – Ринтын пододвинул каждому его рюмку.– Так и быть, выпьем эту гадость за нашу радость.
– В рифму говоришь,– заметил Саша.
– Он у нас стихи пишет,– сказал Кайон.
– Что ты говоришь! – Саша даже отставил рюмку.– Мне, между прочим, всегда казалось…
– Так будем пить или нет? – грозно спросил Ринтын.
– Ну ладно,– Саша лихо опрокинул в рот содержимое рюмки и долго нюхал корочку хлеба.
Аня пригубила красное вино.
– Саша, лучше расскажи, как мы ехали,– сказала она Гольцеву,– а то говоришь про чукотскую жизнь так, как будто перед тобой действительно корейцы.
– Нет, уж насчет поездки – это ты рассказывай. Я не представлял, как может человек так удивляться! Переживала ты здорово.
– А ты? – лукаво напомнила Аня.– Помнишь, как только показались зеленые сопки, покрытые лесами, все отворачивался от меня?
– Было дело, было,– смущенно улыбаясь, признался Саша.– Но вы меня поймете: два года я летом видел из окошка своей школы ледяную воду и плавающие льдины, а тут целые горы зелени! Было от чего разволноваться!
– А для меня все было ново – и огромные дома во Владивостоке, трамвай, поезд и бесконечные рельсы. Не помню, на какой станции я сошла с поезда на остановке, подержалась за рельс, вернулась в вагон и сказала Саше, что поздоровалась с Москвой. Он никак не мог понять, как это я сделала, пока я не растолковала:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185