Но что он был, об этом свидетельствовали новые книги, появившиеся в колхозном клубе и в школьной библиотеке.
Ринтын стал захаживать в маленькую комнату, заполненную книгами, сломанными музыкальными инструментами, пожелтевшими плакатами. В ней жил Эрмэтэгин. Он научил Ринтына играть в шахматы и бренчать на балалайке. В долгие зимние вечера Эрмэтэгин рассказывал Ринтыну о своих странствиях. Мальчик узнал, что Эрмэтэгин учился в педагогическом училище, но не закончил его: потянуло в море. Проплавав два года матросом, он попал на курсы судоводителей. С курсов, не сдав положенных экзаменов, Эрмэтэгин ушел проводником в геологическую экспедицию. В Анадыре заведовал баней, оттуда перешел на курсы культпросветработников.
– Носило меня по Чукотскому побережью, как сухой лист по тундре. Все из-за любопытства,– рассказывал Эрмэтэгин, изредка отворачиваясь, чтобы отхлебнуть из бутылки, к наклеенному на стене плакату, изображавшему проткнутого штыком Гитлера.– Если бы не книги, я бы умер от невозможности удовлетворить любознательность! В свое время я не сумел отыскать точку в жизни и теперь ношусь со своим ненасытным любопытством, как Архимед со своим рычагом. Так сказать, отдался течению жизни. Каких я только людей не перевидел! Всяких! Жалею, что не побывал на материке, война помешала.
Эрмэтэгин курил все ту же невозможную смесь спитого чая и махорки. Ринтыну было жалко смотреть, как морщится человек от едкого дыма.
…В стойбище было известно, что радистка Лена раздавала свой табачный паек заядлым курильщикам. Знал это и Ринтын, и он подумал: может быть, на долю Эрмэтэгина у нее сохранилась хоть одна пачка? Решившись, Ринтын смущенно попросил Лену:
– Вы мне не дадите немного табаку?
– Никак ты уже курить начал? – удивилась она.
– Нет еще,– ответил Ринтын, вспоминая свои неудачные попытки привыкнуть к курению.– Табак нужен для одного моего знакомого. Вы его знаете: это заведующий клубом Эрмэтэгин. Он курит чай.
– Бедняга! – сказала Лена и, подавая Ринтыну пачку махорки, погрозила пальцем: – Смотри не вздумай сам курить.
Велика была радость Эрмэтэгина, когда он увидел махорку.
– Что это такое! – вскричал моряк.– Не верю своим глазам – настоящая канская махорка! Где ты ее взял?
– У Лены,– ответил Ринтын.
– У радистки?
– Да, у нее.
– Вот добрый человек!
Закурив папиросу из настоящего табака, Эрмэтэгин закашлялся и вытер рукавом выступившие на глазах слезы.
– Спасибо тебе, Ринтын!
Однажды, взяв карандаш, Эрмэтэгин усадил Ринтына поближе к окну и начал его рисовать. Ринтын долго сидел неподвижно, как замерзшая ворона, хотя у него сразу заныла шея.
– Хочешь, я тебе прочту стихи собственного сочинения? – спросил Эрмэтэгин, разглядывая отставленный на вытянутую руку рисунок.
Не дожидаясь согласия, Эрмэтэгин положил на стол бумагу и карандаш и устремил в окно задумчивый взгляд.
Север суровый, север далекий,
Тундра обширна – там пурги и тучи
Белым снежком заметают простор,
Белят и гребни задумчивых гор.
Жгучий мороз свой рисует узор,
И с ветром ведет он такой разговор:
Север суров, но люди упорны…
Они изменили наши просторы.
Стала культурной и радостной жизнь
Для всех, кто строит социализм!
– Ну, как?
– Очень хорошие стихи! – горячо проговорил Ринтын.– Совсем как настоящие.
– Нет, Ринтын,– вздохнул Эрмэтэгин, берясь за карандаш и бумагу.– Это даже нельзя назвать стихами.
Он долго, сосредоточенно рисовал и, казалось, целиком отдался этому занятию.
– А что ты читал, Ринтын? Какие книги?
Ринтын назвал прочитанные им книги.
– Тогда тебе, пожалуй, можно будет дать эту книгу.– Эрмэтэгин поискал и протянул Ринтыну книжку в картонном переплете.
Ринтын взял в руки книгу и прочитал на обложке: “М. Горький. Детство”. Ринтын слышал о Горьком, но не читал ни одной его книги, да и фамилия автора не обещала ничего интересного.
Лишь через несколько дней Ринтын вспомнил о книге. Захватив ее с собой, он отправился в ледяную пещеру, зажег там свечу, расстелил мешки из-под угля и устроился поудобнее.
Перед тем как открыть книгу, он снова стал рассматривать серый переплет и простые два слова, напечатанные на нем: “М. Горький. Детство”. Ринтын вспомнил, что в стойбище Рентыгыргын одного оленевода тоже зовут Горький – Чымийыльын, но тот парень совсем молодой – не курит и не жует табака. Ринтын открыл книгу.
Он так увлекся описанием жизни мальчика Алеши, что не заметил, сколько прошло времени. Лишь когда свеча потухла и синева ледяных стен померкла, Ринтын с сожалением закрыл книгу.
Он вернулся, когда в чоттагыне еще горел свет и желтая полоса от колеблющегося пламени моталась на снегу. Это значило, что дядя Кмоль все еще на охоте. В яранге Ринтын продолжал читать книгу до тех пор, пока не послышались знакомые шаги.
– Ты еще не спишь? – удивился дядя Кмоль.
В пологе, отхлебывая из потемневшего от крепкого чая, когда-то белого фарфорового блюдца, дядя Кмоль спросил:
– Что же это за книга, что ты ее даже в холодном чоттагыне читаешь? Опять, наверное, про какого-нибудь конника без головы?
– Нет, дядя,– ответил Ринтын,– здесь описана жизнь Горького.
– Горького? – переспросил дядя.
– Да, Горького. Так зовут человека, написавшего эту книгу. Жизнь его была горькая и трудная, и, должно быть, поэтому его прозвали так.
37
Дядя Кмоль мастерил для своей берданки патроны. На пули шел весь свинец из старых аккумуляторов. Тэнмав переплавлял его на полярной станции и раздавал охотникам.
Однажды, набив холщовую сумочку самодельными патронами, Кмоль отправился на охоту. Вернулся он домой неузнаваемый:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185