Я его знаю. Сомневаюсь, чтобы он разрешил воспользоваться его именем и отчеством,– улыбнулся Папазян.– Как-никак человек занимает ответственный пост.
– Попробую все-таки,– тихо сказал Ринтын, в душе радуясь предлогу навестить Анатолия Федоровича и Лену.
– Попробуйте, попробуйте.– И Папазян снова улыбнулся.
11
Бухту Ринтын переехал на портовом катере. В отличие от противоположного берега, где крутые сопки начинались у самой воды, здесь берег был низкий и лишь на горизонте виднелись горы. Построек было немного. Высокие радиомачты и метеоплощадка, на которой стояли флюгер и будки, сразу же выдавали полярную станцию.
На крыльце самого большого дома сидела женщина с книгой в одной руке, другой она качала детскую коляску. Ринтын направился к ней, намереваясь спросить, где можно найти Анатолия Федоровича и Лену. Женщина подняла голову, и Ринтын застыл на месте: перед ним сидела Лена!
Некоторое время она пристально смотрела на Ринтына, потом тихо ахнула:
– Ринтын?
Она медленно положила книгу на ступеньки крыльца, встала и подошла к юноше.
– Это ты, Ринтын?
– Я,– пробормотал Ринтын и зачем-то прибавил: – Еду в Ленинград.
– Милый ты мой Ринтын,– ласково сказала Лена, так же, как при прощании, взяла двумя руками его лицо и крепко поцеловала в губы.
Она побежала к детской коляске, откинула покрывало и поманила Ринтына пальцем.
В коляске лежал розовощекий ребенок и сладко спал. Он изредка причмокивал губами, и в это время его редкие белесые ресницы дрожали.
– Это наш сын,– с гордостью сказала Лена,– Володенька!
– Значит, он будет Владимиром Анатольевичем,– грустно улыбнулся Ринтын, вспомнив, для чего он сюда приехал.
– Ну что мы стоим? Зайдем в дом,– засуетилась Лена. Она опустила покрывало на лицо сына и, подхватив под руку Ринтына, ввела его в дом.
Анатолий Федорович сидел в своем кабинете за столом, заваленным бумагами, письмами и телеграммами.
Он долго тряс руку Ринтына, хлопал его по плечу, по спине.
– Смотри, Лена, как вырос! Настоящий студент!
Лена сидела на диване и радостными глазами смотрела на Ринтына.
Вечером за ужином Ринтын рассказал о последних улакских новостях. Лена и Анатолий Федорович наперебой задавали вопросы, интересовались каждой мелочью.
В детской кроватке лежал маленький Владимир и шумно сосал пустышку. Лена часто подходила к нему и каждый раз целовала то его пухлую ножку, то щечку, то ручку.
Лена сильно изменилась. Похудела и вместе с тем как-то раздалась вширь, поступь ее стала степеннее, медлительнее. Анатолий Федорович изменился мало. Только на висках у него прибавилось седины и на переносье залегла глубокая морщина.
Ринтын ел, отвечал на вопросы и все обдумывал, как заговорить о своей просьбе.
На улице уже стемнело. Ринтын стал собираться в порт. Лена пыталась его удержать.
– Нет, я не могу,– сказал он,– мне завтра надо на работу выходить.
– А ты разве работаешь? – удивился Анатолий Федорович.
– Временно, до прихода парохода.– Ринтын замялся и пояснил: – Собственно, я еще не работаю, только устраиваюсь.
Анатолий Федорович решительно поднялся с места и сказал:
– А ну пойдем в кабинет, поговорим по-мужски.
Едва Ринтын уселся на стул, как Анатолий Федорович вплотную придвинулся к нему и спросил:
– А деньги у тебя на дорогу есть?
– Заработаю! – бодро ответил Ринтын и рассказал о том, как он красил здание редакции районной газеты в Кытрыне.
Анатолий Федорович вынул пачку “Беломора”, щелчком выбил папиросу и закурил.
– Скажи, Ринтын, чем я могу тебе помочь? Ведь воспользоваться помощью друга – в этом ничего плохого нет!
– Если хотите мне помочь,– сказал Ринтын,– разрешите мне взять ваше имя и отчество.
– Как это? – удивился Анатолий Федорович.
Ринтын рассказал о своем разговоре с начальником паспортного стола. Анатолий Федорович расхохотался:
– Вот так Папазян! Ничего! Я напишу ему записочку…
12
Через несколько дней Ринтын встал раньше всех в бараке и вышел умыться на улицу. В этот день ему предстояло выйти на работу – тальманом Гуврэльского порта.
Наступала осень. Вершины сопок побелели. Со стороны второй бухты тянуло ледяным сырым ветром. Где-то за сопкой сияло солнце, и часть его лучей падала на бухту у створа. Вокруг стояли подведенные под крышу недостроенные дома. Между ними уже обозначились улицы, переулки. Улицы шли одна над другой, уступами, а соединяющее их переулки круто карабкались в гору.
Ринтын поежился, отвернул кран и стал умываться ледяной водой.
– Привет!
Ринтын обернулся и увидел улыбающегося Василия Корнеевича.
– Почему в гости не заходишь?
– На работу устраивался, паспорт получал.– Ринтын похвастался новеньким паспортом.
Василий Корнеевич осторожно взял в руки паспорт и медленно прочитал:
– Анатолий Федорович… Неплохо звучит. Папазян придумал? Или ты сам предложил?
– У меня знакомый есть,– ответил Ринтын,– начальник полярной станции.
– Что ты говоришь?! – воскликнул Василий Корнеевич.– Повезло тебе. А вот мое имя-отчество на ходу придумали. Как раз в момент, когда я получал паспорт, в милицию доставили пьяного боцмана – Василия Корнеевича. Где-то теперь плавает мой тезка! – вздохнул Василий Корнеевич и поплелся в сторожевую будку.
Гриша уступил Ринтыну старую позеленевшую брезентовую куртку, такую жесткую, словно она была сшита из невыделанной моржовой кожи. Еще накануне Ринтыну выдали на складе рукавицы и сапоги.
Работа оказалась несложной. Ринтын сидел на борту судна рядом с лебедчиком и отмечал в блокноте количество заполненных грузом сетей.
Теперь он стал получать в конторе талоны в столовую и в обеденный перерыв как равный садился за стол рядом с Гришей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185