– Однако это нехорошо, – продолжал сомневаться Гуват. – С такой оравой охотиться на одного-единственного зайца, а потом отдавать его одному человеку, который не охотился, а сидел верхом, словно эвен на олене.
– Ты совершенно верно заметил, Гуват, – сказал Кравченко. – А разве в жизни мало такого? Хозяин всегда получает больше. Против такой несправедливости восстали руссские рабочие и крестьяне. И мы на нашей Чукотке тоже искореним такой обычай.
– У нас такого нет, чтобы зайца ел один, – быстро отозвался Гуват. – Правда, мяса у зайца маловато, но в гости обязательно соседа зовут. А уж если нерпу убьют или какого-нибудь зверя покрупнее, так оделяют всех.
Такого рода разговоры шли на всем пути от Энмына до Уэлена. Кравченко пожаловался Джону:
– Трудно разбудить у людей классовое сознание. Не понимают.
– С чего ж это будить то, чего нет? – отозвался Джон.
– Не понимаю…
– Какие классы у чукчей? – уточнил свою мысль Джон.
– Не скажите, – возразил Антон. – Начало имущественного расслоения все же есть.
– Но ведь социалистическое учение осуждает собственность, нажитую на грабеже или эксплуатации других людей, – сказал Джон, – а кого эксплуатировал, скажем, Орво, или Армоль, или тот же Тнарат, которые владеют байдарами?
– А Армагиргин! – с торжеством напомнил Кравченко. – Или Ильмоч! Разве они не ярко выраженные эксплуататоры? Да еще какие! Вспомните только Армагиргина! Какие рассказы о нем ходили, будто он верхом на людях ездил…
– Я это видел своими глазами, – ответил Джон. – А потом я сидел вместе с ним в тюрьме и видел его мертвого…
– Мертвого? – поразился Кравченко. – Убили его?
– Он сам себя задушил, задушил ремешком от меховых штанов, – ответил Джон.
Кравченко задумался, потом медленно произнес:
– И в голову никогда не приходило, что здесь все окажется намного сложнее. Это только издали так: примитивное общество, эпоха разложения первобытно-общинного строя… Я изучал в нашем марксистском кружке работу Энгельса о развитии человечества. Вроде там все ясно, а сюда приехал, многое не соответствует книжным представлениям. Где родовой строй? Куда он девался у чукчей? Похоже на то, что они совершенно его не знали, проскочили, не заметив, или начисто отказались, так что даже следов не осталось. Ну как же тут вести классовую борьбу? Кто за нас, кто против?.. Приехали мы впервые в Уэлен, стали разбираться. Старейшина селения Гзмалькот, по всем статьям наш классовый враг, оказался нашим помощником, первым советчиком.
– Эксплуатировал он кого-нибудь? – спросил Джон.
– Да как сказать, – неопределенно ответил Антон. – Понимаете, какое дело… У него три вельбота. На вельботах охотятся его земляки, в основном его родственники. Приплывают они с добычей. Гэмалькот выходит на берег, смотрит, что привезли, и берет только бивни, иногда кожу, а все остальное делят между собой охотники… Вот так с каждого вельбота собирает он клыки, китовый ус, кожи, потом едет на Аляску, торгует, привозит товары. Но что он покупает? Новые доски для ремонта вельботов, гарпунную пушку для китовой охоты, горючее для подвесных моторов… И когда мы ему сказали, что в будущем, видимо, придется передать обществу все его вельботы и гарпунные ружья, он неожиданно ответил: «А для этого я копил все. Не для себя, а для людей». Ну что ты с ним делать будешь!
За мысом показался Уэлен. Ледовый припай ушел, и на берегу, подпертые палками, стояли готовые к выходу вельботы и байдары. Здесь же стояли палатки охотников окрестных селений.
На берегу собрались встречающие, и Джон узнал среди них Алексея Бычкова, Гаврилу Рудых, Тэгрынкеу, Гэмалькота и еще каких-то новых русских, которые с неменьшим любопытством всматривались в подъезжающих.
– Какомэй! – слышалось со всех сторон.
Джон пожал руки представителям Ревкома, кивнул тем, кого он раньше встречал на улицах Уэлена, но особенно тепло и сердечно поздоровался с Тэгрынкеу.
– Будешь моим гостем, – сказал тот. – И твой сын Яко.
Джон не удивился тому, что Тэгрынкеу назвал Яко. Здесь осведомленный человек знал по именам всех жителей от Уэлена до устья Амгуэмы.
Антона окружили его товарищи, хлопали по плечам, обнимали, громко восхищались его здоровым видом, спрашивали о невесте.
– Какая невеста? – смущенно отвечал Антон. – Я уже женат.
И он достал из кармана аккуратно сложенный листок бумаги, где было написано: «Туземный Совет селения Энмын в лице его председателя Орво подтверждает брак между Тынарахтыной и Антоном Кравченко». Внизу темнело какое-то пятно.
Алексей Бычков внимательно прочитал бумагу и догадался, что пятно – это оттиск неграмотного председателя Совета.
– Ты ведь писал, что жену твою зовут Таня.
– Официальное ее имя Тынарахтына, а по-домашнему зову ее Таня, – пояснил Кравченко.
Кравченко повели в дом, где и проживали ревкомовцы.
– Затопим сегодня баню, – мечтательно произнес Гаврила, – вымоемся. Небось в своем Энмыне даже не умывался?
– Как только мы поженились, – ответил Антон, – Таня сразу побежала к Пыльмау и хотела у нее забрать единственный на весь Энмын рукомойник, но та не дала. Тогда Таня попросила нашего умельца Тнарата. Тот достал где-то большую банку из-под технического масла с надписью «Стандарт-Ойл», приделал медный сосок – и рукомойник был готов. Им теперь пользуются все мои ученики.
В честь приезда товарища Бычков постарался: сварил что-то наподобие борща из моржатины и наготовил пельменей из утятины.
– Где вы муку берете? – поинтересовался Антон, уплетая за обе щеки пельмени.
– Как только лед разошелся – чукчи стали привозить, – ответил Алексей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188