Матвей Иванович, мы наслышаны о ваших опытах и хотели бы с ними познакомиться.
– Наслышаны? – удивился Матвей. – Я что-то не припомню, чтоб в последние сорок лет публиковал статьи или лекции читал.
– Это верно, – с неколебимым добродушием продолжал академик. – Человек вы скромности незаурядной и к славе, судя по всему, не стремитесь. Но заслуженная слава – вещь недурная, не так ли, Матвей Иванович?
– Бюст на родине и колбасу вне очереди – кто ж откажется? – с издевкой сказал Матвей, обратившись к толстяку Колесову, и тот отвел глаза.
– Впрочем, дело, конечно, не в славе, – ничуть не смущаясь, сказал Никич, – а в науке, в знаниях. По нашим сведениям, у вас есть кое-что полезное для науки. – И, помолчав, с упором добавил: – Для нашей науки.
– Для вашей? – быстро спросил Матвей.
– Для нашей, – согласился Никич. – Для нашей советской, нашей мировой науки.
– Ну, во-первых, – сказал Матвей наконец-то серьезно, – никаких таких сведений у вас быть не может. Если уж вы предложили говорить откровенно, то не надо мне с первых слов лапшу на уши вешать, достопочтенный Николай Николаевич. А на деле вот что. Я действительно ставил некоторые опыты и в самом начале работы кое-что рассказал о них приятелю, который оказался трепачом. Кроме того, я догадываюсь, что одна… женщина могла кое-что передать своим подругам, и в виде сплетен это могло поползти дальше. Но – опять-таки – эта женщина могла говорить только о самых первых опытах, – Матвей помолчал. – Об итоге работы она едва ли могла рассказать… Итог же, уважаемые физики, таков: блеф, пшик, фук с маслом. Если вы знаете суть эксперимента, то не вам объяснять, что дилетант, знающий физику только в применении к летательным аппаратам, да к тому же без основательной технической базы, не мог добиться не только успеха, но и сколько-нибудь значимых результатов. Не мог – и не добился. Вот и все. – Матвей развел руками, пожал плечами и скорчил скорбную мину. – Увы, увы! Ничем не могу быть полезен.
– Так уж и ничем? – осторожно подал голос чернявый Сорокин.
– Ровным счетом ничем! – с той же ухмылкой ответил Матвей.
– А эта… женщина… о которой вы помянули… это, вероятно, Людмила Алексеевна Кудрина? – глядя вбок, в стену, тихо спросил Никич.
Ухмылка сползла с лица Матвея.
– Вы знакомы с ней?
– Как вам сказать, – вяло ответил Никич.
– Откровенно. Как и обещали, – зло сказал Матвей.
– Да ведь вы-то с нами вовсе не откровенны, вот в чем беда, – с нарочитой ласковостью сказал Никич.
– Вот что, гости дорогие, – с угрозой сказал Матвей. – Пока я не получу адреса Милы, я вам не скажу ни слова. Хотите разговора – давайте адрес, а не хотите… вот бог – а вот порог.
Никич по-старчески тяжко вздохнул.
– Ох, Матвей Иванович, голубчик. Полно нам комедию-то ломать. Ведь уйди мы сейчас, так пороги-то вы у нас обивать будете, все принесете, что просим. Только зачем нам эта игра? Вы уж извините, мы вас не знали, опасались, конечно, – что за человек? А вы человек разумный, не маньяк – это видно. Только очень недоверчивый человек, скрытный. Но мы вам не враги, а союзники, помощники. И не беспокойтесь – ни славы, ни приоритета мы у вас не отнимем, что ваше – то ваше. Тут я вам слово даю, а я давно уже не вру, с 54-го года греха на душу не брал. Ну а Людмила Алексеевна ваша в 4-й психиатрической больнице…
– Что с ней?!
– Утешить не могу, голубчик. Очень она плоха. Душевное расстройство, мягко сказал старик. – Очень сильное. Так что не такой уж пшик ваши опыты, верно? Или они ни при чем?
Матвей молчал долго. Закурил еще. Гости не торопили.
– Это случилось с Милой, – сказал он наконец, – после того, как она увидела себя через семнадцать с половиной лет. Это было страшно – уродливое, безумное лицо… Я бы никогда не позволил ей подойти к Машине, но вышло так, что я сначала попробовал на себе – и ни черта не вышло. Я думал, что опыт мой не удался, что не сработала Машина, и тогда позволил Миле… ну, побаловаться, что ли…
– Разрешите посмотреть Машину? – осторожно спросил Сорокин.
– Я уничтожил ее, разбил! – крикнул Матвей и в этот миг поверил себе.
– Ах ты, черт! – не удержался Колесов.
– Это не беда, – мягко сказал Никич. – Ведь главное – принцип, схема. Уж если вы в таких условиях смогли ее сделать, то в наших – мы за неделю десяток Машин соберем.
– Нет, – сказал Матвей четко.
– Почему? – удивился Никич.
– Нельзя.
– Да почему же?
– Помните, в «Борисе Годунове»: «Нельзя молиться за царя Ирода, Богородица не велит». Вот и здесь – Богородица не велит.
Костя с Семеном испуганно переглянулись.
– Странный аргумент для выдающегося ученого. А вы, бесспорно, выдающийся, великий ученый, – ласково сказал академик. – Так почему же все-таки нельзя?
– Я же вам сказал, – закричал Матвей, – нельзя молиться за царя Ирода! Эта Машина только горе людям принесет! Это страшная Машина! Машина беды, слез, смерти, безумия! Нельзя!
– Успокойтесь, Матвей Иванович, голубчик, – протянул к нему дрожащие руки старик, – что вы так-то, не надо…
– Я ничего не скажу, – упрямо сказал Матвей. – Этой Машины не должно быть. И запомните: если будете наседать на меня, я лучше помру, чтоб никто не узнал…
– Вы наивный человек, Матвей Иванович! – воскликнул Никич. – Да ведь если мы знаем, что такая Машина возможна, то уж поверьте – мы все силы бросим и откроем ее заново. А силы у нас немалые…
Матвей глядел затравленно, втянув голову в плечи.
– Более того, – продолжал Никич. – Даже если, допустим, мы сейчас по пути в город погибнем в автокатастрофе, все равно Машина будет существовать! Через десять лет, через двадцать, через пятьдесят, у нас, или в США, или на каком-нибудь Таити она все равно возникнет!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27