Сам Иван лучше других понимал, что имяхранитель – далеко не панацея, а что-то вроде предохранительного предмета одноразового пользования. Например, вроде того семясборного чехольчика для безопасного блуда, которым пользуется столичная молодежь. Однажды грошовой вещицы не окажется под рукой, и готово: для кого-то помимо желания зазвучит свадебный марш.
Только невеста явится не в праздничной фате, а в траурном капюшоне.
Но в эту ночь Ивана не тревожили великие думы. Ему не нужно было держаться настороже и поминутно прислушиваться к внутреннему компасу, чутко следящему за возникновением магнетических следов лунных псов. Ему не требовалось выполнять странные прихоти ноктисов и даже подчиняться сладостным приказам очередной Цапли. И в этом была тайная прелесть, понятная лишь имяхранителю.
Он неспешно брел по медленно засыпающему пригороду Гелиополиса, вдыхал ароматы свежей зелени, любовался безлунным, а поэтому на редкость многозвездным небом. Покой и благость, переполнявшие его, ощущались, видимо, и бредущими навстречу людьми. Влюбленные парочки не вздрагивали при виде огромного обломка, припозднившиеся детишки не орали вслед оскорбительных стишков. А какой-то чересчур пьяный полноименный даже предложил ему допить вместе остатки контрабандной малаги. Судя по состоянию щедрого творца, предлагаемая к опустошению емкость была для него отнюдь не первой.
– Мы знакомы? – спросил Иван, безуспешно пытаясь вспомнить его лицо. – Эв?..
– Да какая разница, обломище! – воскликнул тот, размахивая здоровенной темной бутылью. – Эв не эв – да хоть бы и колон! Сегодня наконец-то сгинуло это проклятое волчье солнышко, эта щербатая лунная рожа, этот жирный небесный блин – и я в кои-то времена такой же человек, как ты или вон тот крадущийся в тени альфонс!
Молодой франт (черная полумаска, белый боливар, крокодиловые туфли со стразами, кремовая сюртучная пара и трость), к которому относились последние слова, вздрогнул и ускорил шаги.
– Иди же сюда, обломище, – продолжал орать полноименный. – Пей сладкую малагу, а когда опьянеешь, я исполню тебе непристойные куплеты на собственные стихи. Тебе первому, счастливец!
– Так ты поэт?
– Поэт? Хо-хо, бери выше! Я гениальный поэт! Я творец с самой большой и жирной прописной буквы, горг меня раздери! Аз есмь сочинитель текста государственного гимна и прославленной оды «К Серафиме»! Но – тсс! Не называй моего имени, обломок, звук его мне омерзителен сегодня. А впрочем, какого еще сего дня?.. Сей ночи!
– Ты не в себе, эв, – сказал Иван. – Негоже в таком виде бродить по улицам. Идем, я провожу тебя домой.
– Домой? Ни в коем случае! Прочь руки, человече! Либо пей со мной сладкую малагу, либо проваливай ко всем чертям. Ну?
– Пожалуй, я выберу последнее, – сказал с улыбкой Иван. – Честно признаться, ваш брат полноименный надоел мне до последней степени. Как тебе – луна. Адиос, амиго!
– Ко всем чертям! Спеши ко всем чертям, обломок резвый! – заревел вслед ему сочинитель текста государственного гимна. – Они заждались уж твоей истерзанной души. А я, пиит, творец и кавалер, распутный и нетрезвый…
Потом зазвенело бьющееся бутылочное стекло, и полноименный без промедления перешел на низкую прозу, причем самого вульгарного пошиба.
Однако беду своим дурацким пожеланием накликать успел. Потому что иначе чем чертями эта четверка худых, но жилистых субъектов быть просто не могла. Тела существ были покрыты редкой шерстью, вместо лиц – кабаньи рыла. Из узких кожаных штанов торчали вверх короткие обрубки хвостов. Ждали адовы отродья, бесспорно, Ивана.
Они вынырнули из парадного подъезда красивого белого строения. В считаные секунды «черти» приблизились и встали вокруг имяхранителя, перекрыв ему пути к отступлению. Иван быстро осмотрелся: фонарный столб, угол высоченного каменного забора и уличная скамья. Но в первую очередь, разумеется, побегу препятствовали сами твари. Ситуация опасная, но некоторые мелкие упущения в диспозиции «кожаных штанов» сообщали, что настоящими профессионалами они не являлись. Во всяком случае, профессионалами по человеческим меркам.
Впрочем, Иван об отступлении не помышлял. Мозг его был занят другим. Расчетом движений в предстоящей схватке. Хвостатые выглядели серьезными противниками, а у него не было с собой никакого оружия. Даже браслета водящего. Вдобавок Иван абсолютно не представлял, как эти невиданные чудища могут действовать в схватке. Навалятся всем скопом? Исполосуют его когтями с дальней дистанции? Применят абсолютно неизвестную тактику и оружие? Магию потусторонних существ?
– Кто такие? Что нужно? – грубо спросил он, смещаясь вправо.
Хвостатые, задрав рыла к небу, лающе захохотали. Было в этом смехе, в движении голов что-то знакомое. Что-то от торгов, воющих на луну после убийства ноктиса. Может быть, Ивану и стоило сделать попытку выяснить миром, с чем пожаловала волосатая четверка. Но тогда ему пришлось бы потерять очень важную секунду. Секунду, когда противники не были готовы к нападению. Именно эту секунду их торжествующего хохота. А его когда-то, неимоверно давно, учили: инициатива в дебюте схватки – половина победы.
Поэтому он начал первым.
Один из хвостатых стоял слишком близко к фонарю. Когда кабанья башка, направленная в столб, ударилась о чугунный завиток, выяснилось, что, в отличие от настоящего секача, кости черепа у «черта» слабы, а кровь – перламутровая, фосфоресцирующая. Такая же как у торгов или ноктисов. Замешательство в рядах противников стоило им еще одного бойца. Иван расправился с ним точно так же, как с первым – разбил звериную голову о высокую дендронитовую спинку скамьи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155