Ты не даешь ему прохода, играй тоньше.
– Тоньше?
– Да, тоньше. Ты производишь столько же шума, сколько слон в посудной лавке. Образно говоря.
Тоньше… Что значит – тоньше? Но я на самом деле прикрыла рот и, перед тем как лишний раз показаться Огано на глаза, стала считать до ста. Помогло. Мало того, Иван, как исполняющий обязанности капитана, нашел для меня, юнги, прорву срочной работы, и следить за Огано не стало никакой возможности. Но однажды я совершенно случайно заметила маленькую странность в его поведении, ма-а-ахонькую странность, на которую сначала даже не обратила внимания.
Штормило. Дул сильный ветер, гремел гром, сверкали молнии. Качало изрядно. Мы коротали время в кают-компании. У старика Николайе обнаружилась добрая подборка каких-то настольных игр, от карт до лото. Грохотало так, что мы перестали различать отдельные раскаты, и все небесное непотребство слилось для нас в одну сплошную, нескончаемую какофонию. Да к тому же молнии повадились прыгать с небес как заведенные одна за другой. В общем, гремело и сияло за иллюминаторами непрерывно. И в какой-то момент я обратила внимание на холодный, просто ледяной взгляд Ивана, призывающий меня… к чему? Ну конечно! Огано несколько раз подряд положил на стол не те фишки, хотя в его умении командовать армией лотошных нумерованных бочат я уже имела возможность убедиться! Вот на что обратил внимание обломок, вот что говорил его ледяной взгляд! Вместо девятки Огано положил на стол бочонок с цифрой восемь, а вместо «пятьдесят» – «шестьдесят». На шутку с его стороны похоже не было, наш компаньон вел игру со всей серьезностью. Ошибся? Вот я, к примеру, не ошибаюсь. Если нужно положить на карточку бочонок с цифрой девять, я никогда не положу восьмерку, разве что Иван насильно вольет в меня бутылку мадеры. Но мадеру мужчины потребляли умеренно, я бы сказала – эстетски, и ничем похожим на пьяное умопомешательство не пахло. В таком случае что? Не видит? Но как же тогда…
Иван даже ухом не повел. Сделал вид, что бочата расставлены как положено, каждый на своем месте. Так и доиграли, а потом обломок предложил сыграть в карты, и до самой полуночи мужчины провели за карточным столом. У меня, как у юнги, обнаружилась масса дел, и досиживать с ними я не стала. Едва голова коснулась подушки, меня будто украли из этого мира.
Буря улеглась, настало утро, и небо просияло. Ярко светило солнце, и сообразно всеобщей умиротворенности душа пела. До Гелиополиса было уже рукой подать, и все мы предвкушали миг, когда сойдем на твердую землю. Ивановых познаний в кораблевождении хватило на то, чтобы, сверяясь с навигационной линзой капитана, в точности восстановить наш маршрут, только в обратном порядке. Мы оставили за кормой острова Мадерас, Заховорнас, Ифидис, Псифео, Котрику, скоро должен был показаться материк. Еще несколько раз мы садились за стол в кают-компании и превращали его в игорный. Я смутно прозревала замысел Ивана, но ручаться за это не могла: обломку зачем-то понадобилось играть с Огано еще и еще раз.
Милая бумага, до порта остаются считаные мили. Я критически оглядела себя в зерцало. Н-да-а-а-а… Кровь с молоком, грудь норовит порвать моряцкую куртку, на руках мозоли и цыпки, румянец не помещается на щеках. Круиз определенно пошел мне на пользу, не считая пары лет жизни, потерянных мною в плену. Впрочем, приобрела я гораздо больше. Иван пока не ответил на мое предложение. Молчит.
Гелиополисский порт. К причалу обломок вызвал морскую полицию, по акту передал им пиратский бот и предоставил необходимые разъяснения. Да, вот еще что: Огано попросил в полицейские дела его не впутывать и обойтись без его свидетельских показаний. Так сказать, все лавры без сожаления передал Ивану. Возможно, обломок этого ждал, ибо хитрая ухмылка оживила его плотно сжатые губы. До позднего вечера наш попутчик просидел в кубрике, не высовывая наружу и носа. Ему повезло, что осмотр «Эскипы» полиция отложила до утра. Старика Николайе все знали и любили. Акватория порта, где швартовались прогулочные яхты, с нашим прибытием стала похожа на место проведения какой-нибудь регаты: кругом оказалось полно судов, везде толпился народ. Для торжественного сошествия на берег я надела изящный дамский туалет, до круиза самый любимый, а надев, с грустью отметила, что корсет перестал быть мне впору. В груди стал тесноват, в талии, наоборот, велик. Придется перешивать. Решено! Как заскучаю, организую увеселительные морские прогулки для дам, страдающих тучностью и чрезмерной ленью. Отбоя не будет от юнг изрядного возраста!
Капитаны взяли нас в плотное кольцо, и пришлось несколько раз кряду рассказывать о злоключениях на море. Потом нас потащили в приморский кабачок, который, впрочем, оказался вполне респектабельным заведением и на должном уровне принял светскую даму-героиню дня (то есть меня, милая бумага). Под самый вечер туда даже заглянул портовый полицейский комиссар с каким-то высокопоставленным морским чиновником, и оба самолично поздравили нас с удачей.
Перед уходом мы еще раз завернули на «Эскипу». Иван дал Огано знак, наш компаньон, никем не замеченный, вышел из кубрика и быстренько нырнул в повозку, предусмотрительно подогнанную нами к самому пирсу. Молчали. Огано равнодушно пялился в окно на городские пейзажи, и у меня создалось впечатление, что ему абсолютно все равно, где именно выйти. Повозка въехала в наш квартал, однако, не доезжая сотни метров до дома, Иван возницу остановил:
– Давай прощаться, дружище?
Милая бумага, кто же прощается таким холодным голосом? Таким голосом объявляют мат сопернику, но никак не прощаются с товарищем, с которым разделили трудную долю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155