Часом, не манифест цитируешь, дражайший Огано? Очень похоже. Ни разу не споткнулся.
Слепой усмехнулся:
– Все дело погубила доверчивость моего товарища. Он имел неосторожность рассказать о наших планах тому, кого считал своим другом. Наивный. Надеялся, что тот воодушевится благородной целью.
– И что? – В испуге я затаила дыхание.
– В условленном месте я нашел своих друзей и… предателя, – звонко проговорил Огано. – Подлец держал в руке саблю, обагренную кровью моих товарищей, а они лежали на земле у дворцовой стены и доживали свои последние минуты на белом свете.
– Ой! – Мне не хватало дыхания, милая бумага. Неужели Иван оказался способен на такое? Я скосила глаза на обломка – тот шагал мерно и даже с шага не сбился, только квадратная челюсть размеренно ходила взад-вперед да брови сошлись на переносице. Я и раньше подозревала в нем двойное дно, теперь появился реальный шанс открыть третье!
– Предатель все узнал и сделал черное дело собственными руками. Даже жандармам не донес, славу палача заговорщиков единолично загреб жадными руками. Я не успел рассчитаться с подонком, нагрянул караульный наряд – услыхали странный шум, у меня из рук выбили саблю и скрутили. Потом суд, Коллегия по этике и эстетике, я ослеп от удара эфесом по голове, и одну статью мне заменили другой. Вместо ссылки на Сибирь-Каторгу приговорили к отправке на остров Призрения. Сочли, что с меня и слепоты будет достаточно.
– Леденящая душу история, – ухмыльнулся обломок. – Но при чем здесь я?
– Не вижу твоего лица, – Огано повернулся к Ивану и замедлил шаг, – но хорошо помню голос предателя. Какое-то время я гнал сомнения прочь, но теперь уверен: твой голос – голос предателя.
– Сомнительный аргумент.
– Это не все. Его тоже звали Иваном.
Мамочка, что происходит? Обломку человека прирезать – что наземь плюнуть, не кто-то рассказал, сама видела, так неужели все это правда? Чудовищная правда? Кажется, я пискнула от ужаса. Иван даже не взглянул в мою сторону. Все так же неспешно вышагивал по улице.
– Это все, Огано? Я мог и не быть гвардейцем. Жандармом или береговым полицейским.
– Нет, это не все. Гвардейская закваска пустила в тебе корни, и ничем ее не вытравишь. Она лезет наружу в самый неподходящий момент, но самое смешное – ничего этого ты даже не замечаешь. На панихиде старика Просто ты невольно вел себя как гвардеец. Пару раз твоя рука сама по себе дернулась отдать честь, и лишь в последний момент ты вернул себя в настоящее. И едва не раньше ребят в карауле прошептал гвардейский девиз: «В крутой подъем духом ведом».
– Это все?
– Нет. Ты знал цель нашего сегодняшнего визита. Я ведь не сказал тебе адреса, но ты шел так, будто знаешь, куда идти. Припомни, ты поворачивал в нужных местах еще до того, как я говорил, что нужно свернуть. Тут живет Демосфий, некогда наш общий друг. Не-е-ет, это именно ты.
– Мало. И весьма умозрительно.
– И тот укол прямо в сердце. – Огано многозначительно подбросил в руке трость со шпагой внутри. – С тем же эффектом ты мог оставить на месте убийства визитную карточку. Впрочем, это ты и сделал. Дважды: в день предательства и недавно на корабле Удар в сердце…
– Ничего не помню, – буркнул Иван, пропуская меня в дверях гостиницы. – Ничего не помню.


Нелепость

На ночном столике Марии нашел эту тетрадь. Дневник. Глупо все это. Прочитал. Солнечные звери? Похоже на правду, во всяком случае, это многое объясняет. Проклятье, мало нам торгов…
Дописываю: утром встретились с Огано в грушевом саду. Не успели скрестить клинки – Мария закричала, схватилась за сердце и рухнула как подкошенная. Подхватил ее на руки и услышал шепот: «Солнечный зверь. Он пришел за мной». Тогда не понял, зато теперь ясно все.
Умерла. Но не сразу. Схватилась за сердце и рухнула как подкошенная. Да, это я уже говорил. За сердце. За сердце. Кладу в заклад голову – маленькое сердце никогда не порвется, оно закиснет, обрастет мхом, истлеет. Эта печальная участь ждет только большие сердца. Перед смертью бредила, по крайней мере, так мне тогда показалось. Глядела мимо меня, в никуда, и бредила. Странный бред. Звала Огано и шепотом повторяла: «Неужели ты не видишь?» Мы со слепым лишь переглянулись. Но похоже, что Марию унесло в прошлое. Рассказывала, будто видит своими глазами. Не подличал и не убивал. Дословно, со слов Марии:
– …Иван узнал о заговоре и встал перед дилеммой: остаться верным долгу или друзьям? Презреть присягу – невозможно, предать друзей – тем более невозможно. Предложил выйти из ситуации с честью. Пусть все решит клинок. Долг и честь превыше всего. Как жаль, что иногда долг и честь являют собой две грани одного клинка. Судьба решила по-своему. Заговорщики пали в поединке. Этот момент и застал Огано у дворцовой стены. Не было предательства и удара в спину. Не было…
Не понял я, понял слепой. Усмехнулся и забубнил:
– И все окажется сложнее, чем представляется на первый взгляд, и черное станет белым, а белое черным… Обмануться легко, труднее признать очевидное. Прав был старик.
– Какой старик? Просто?
– Да. Все равновесно в этом лучшем из миров. Если кто-то убежит вперед, найдется и такой, что вернется назад. Старик убежал вперед, Мария вернулась в прошлое. Их больше нет, и все идет по-прежнему. Здесь. На месте. В настоящем.
А потом… Не ожидал. Гости. Семеро. Вышли на поляну и остановились.
– Доминик Огано! Вы подлежите поимке и возврату на остров Призрения. Соблаговолите пройти с нами!
Не спрашиваю, как нашли, сам много раз творил чудеса. Спрашиваю себя – и что Огано забыл на острове?
– По какому праву?
– Вы кто, дем?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155