– Георгий, – помедлив, ответил тот, – Георгий Круглов. – И поскреб подбородок, покрытый редкой юношеской щетинкой.
– Вот что, Георгий, – сказал Герман, – у вас пожевать ничего не найдется?
– Бондаренко! – позвал лейтенант, не двигаясь с места.
– Я! – просунулась в дверь голова в каске.
– Михайлова вызвал? – спросил лейтенант.
– Казалы, зараз повернется. Та все равно, з цим гадом, – он кивнул на Германа, – в особом отделе…
– Много говоришь, Бондаренко, – перебил его лейтенант. – Узнай-ка у повара, не осталось ли пшенки от завтрака.
Минут через десять Герман ковырял ложкой в котелке остывшую пшенную кашу с редкими волоконцами мяса.
Голод ему заглушить удалось. Но чувство тревоги не покидало его. Лейтенант не верил ему, и одно это обстоятельство могло поставить под удар все намерения и замыслы Германа.
– Спасибо, Георгий, – сказал Герман, очистив котелок.
– Бондаренко, – не ответив Герману, распорядился лейтенант, – отведи его в чулан и запри.
– Пийшлы, – подтолкнул Германа стволом Бондаренко.
В чулане Герман обнаружил кучу старых мешков. Жестковато, пыльно, но ему было не до удобств. Он улегся на мешки и как провалился в сон: сказалась усталость.
Вскоре его разбудили. Невысокий чернявый боец тряс за плечо:
– Вставай, слушай, ехать пора!
– В особый отдел? – усмехнулся Герман.
– Вах, откуда знаешь? – удивился конвоир, видимо грузин.
– Нетрудно догадаться. Ну, давай веди меня, генацвале.
Грузин деловито уставил карабин в спину Герману, и они вышли на улицу.

Недалеко от дома стояла телега, в которую была впряжена смирная вороная лошадка. Возле телеги топтался Бондаренко и покуривал в кулак. С крылечка избы спускался, тяжело опираясь на перила, лейтенант Круглов. Левая нога его была без сапога, и через разрезанные от колена до низу брюки виднелась толстая повязка на всю голень.
«Так вот почему он сидел неподвижно: ранен».
Следом за Кругловым из избы вышел незнакомый Герману командир с красными звездами на обоих рукавах – очевидно, тот самый политрук Михайлов, за которым посылался Бондаренко.
Михайлов хмуро оглядел Германа и спросил:
– Почему руки у пленного не связаны?
– Протестую! – резко сказал Герман. – В плен немцев берут, а я советский гражданин. И пленным себя не считаю!
– Погоди, Михайлыч, – вмешался Круглов, – тут дело сложное. Может, он и в самом деле наш. А если что – живой от нас не уйдет.
– От тебя особенно, – криво усмехнулся Михайлов. – Смотри, на твою ответственность. А чей он там – наш или не наш, – разберутся!
Круглов о чем-то вполголоса поговорил с Михайловым, потом с его помощью влез в телегу и уселся спиной к грузину, уже сидевшему на передке с вожжами в руках. Лицом к лейтенанту посадили Германа. Сзади устроился Бондаренко с пулеметом.

Лесная дорога была вся в буграх и ямах. На каждой колдобине Герман стукался спиной о пулемет.
По обеим сторонам дороги мрачно высились седые от лишайников и паутины ели, и эта картина, угрюмая сама по себе, лишь усиливала тревожное настроение Германа.
«Причинно-следственные связи, – думал он, – железный закон детерминизма. Человеку не дано знать свое будущее. Но законы развития общества позволяют предвидеть многое. Эти парни, что везут меня, не знают, будут ли живы завтра. Но то, что победа будет за нами, знают наверняка. Эх, с каким бы удовольствием я рассказал бы им сейчас… да о чем угодно, про освоение космоса, например. А нельзя, вот досада! Во-первых, не поверят, в лучшем случае сочтут за сказки, в худшем – за бред сумасшедшего. А во-вторых, нельзя и потому, что… м-да, нет ничего хуже – быть пророком. Ясновидящим, так сказать…»

Впереди посветлело, и дорога вырвалась из лесного полумрака на освещенную опушку, в дальнем конце которой виднелись дома и сараи – околица деревни. Деревня была домов в тридцать. Возле дома с железной крышей стоял мотоцикл с коляской, а неподалеку с маленького грузовичка сердито смотрели в небо четыре ребристых пулеметных ствола. Около зенитной установки сидели трое в касках – расчет.
Телега прогромыхала по деревенской улице и остановилась, не доезжая грузовика, у штабеля бревен, сложенных между забором и телеграфным столбом. Грузин проворно соскочил с передка и привязал лошадь к столбу. Лейтенант Круглов неловко, оберегая раненую ногу, слез с телеги и направился к дому с железной крышей.
Герман, охраняемый Бондаренко, сидел в телеге и озирался.
Внезапно раздался чей-то пронзительный крик:
– Во-о-оздух!
Герман вскинул голову: вдоль улицы низко промчались два узких самолета, оглушительно ревя моторами. Расчет бросился к своей счетверенке, стволы развернулись и послали вдогонку самолетам запоздалые трассы.
Лейтенант заковылял к бревнам, но оступился и, охнув, упал. Бондаренко спрыгнул с телеги, погрозил на бегу Герману кулаком и бросился к упавшему. Герман последовал за ним.
Самолеты ложились на обратный курс.
Лейтенант сидел на земле, держась за раненую ногу, и раскачивался от боли.
– Допомогай лейтенанту, швыдче! – заорал Бондаренко, стаскивая с шеи пулемет. Герман и грузин подхватили лейтенанта и оттащили подальше за бревна, в кювет. А Бондаренко уперся плечом в столб и ударил по самолетам длинной очередью.
Немцы поливали деревню из всех бортовых пулеметов. Лошадка, до этого лишь пугливо прижимавшая уши, вдруг забилась, оборвала привязь, но, не проскакав и десятка метров, упала замертво. Телега свалилась набок.
Бондаренко медленно сползал по столбу.
Герман выскочил из укрытия и подбежал к нему. Пулеметчик хрипел, на губах его пузырилась кровь, стекала на сукно шинели.
1 2 3 4 5