– Жил-был пахарь, звали его Микула Селянинович. Пахал он однажды возле дороги, а сумочку свою с харчами положил на землю. Пашет, на солнышко поглядывает – успеть бы. Тут едет мимо на могучем коне Вольга-богатырь. Едет и скучает: дескать, некуда мне свою силу богатырскую приложить, все-де для меня легко и слабо. Услыхал Микула Селянинович, как богатырь похваляется, и говорит ему: попробуй, подыми мою сумочку. Ну, экая важность – сумочка. Нагибается Вольга, не слезая с коня, берет одной рукой за сумочку – не получается. Пришлось спешиться и взяться двумя руками. Все равно не может поднять. Осерчал Вольга-богатырь, да как рванет сумочку – и не поднял ее, а сам по колени в землю ушел. А Микула Селянинович толкует ему: мол, тяга в сумочке от сырой земли.
– Хорошая сказка, – одобрил шотландец.
– С острым социальным смыслом, – заметил Кравцов.
– Микула олицетворяет мирный труд, а Вольга – богатырь.
– Может быть, и так. А может быть, просто ваши умные предки почувствовали непреоборимость земного тяготения. Вон где берут начало фантастические предположения нашего времени… Микула – как вы говорите?
– Микула Селянинович, – сказал Оловянников.
– Да. Его сумочка – и уэллсовский кейворит. А, джентльмены?
– Теперь я скажу, – заявил Али-Овсад, тронув пальцем черное пятнышко усов в углублении над губой. – Совсем давно был такой Рустем-бахадур богатырь (азерб.)

. Он когда ходил, его ноги глубоко в землю проваливались.
– Такой тяжелый был? – спросил Оловянников.
– Зачем тяжелый? Я разве сказал – тяжелый? Просто чересчур сильный был. Такой сильный, что хочет тихо наступить, а нога полметра в землю идет. Тогда пошел Рустем к один шайтан, говорит: возьми половину моей силы, спрячь, а когда я старый буду, приду – возьму…
Кравцов встал, заходил по каюте, тени на стенах заколыхались, запрыгали.
– Как бы сделать, – проговорил он, остановившись перед койкой Уилла, – как бы сделать, чтобы сила Столба заставила его самого войти в землю?.. Только его собственная сила справится с ним.
– Хочешь перевернуть Черный столб? – засмеялся Али-Овсад. – Ай, молодец!

29

Кравцов томился у входа в салон. Там шло очередное совещание ученых. Гул голосов за дверью то усиливался, то стихал. По матовому стеклу двери равномерно проплывала тень: кто-то из ученых расхаживал по салону взад и вперед.
«Какого дьявола я торчу здесь, – думал Кравцов. – Им не до меня. Лучшие геофизики мира собрались здесь, мозговики, лауреаты всех, какие только есть, премий. А я полезу со своей корявой идеей?.. Использовать силу самого Столба – тоже мне идея…»
В глубине души Кравцов, разумеется, знал, что ему нужен только повод для разговора с Морозовым. Невтерпеж уже это ожидание и неизвестность. Да, он наберется дерзости и спросит напрямик у Морозова: сколько еще ждать?
Стюард с подносом, заставленным бутылками и сифонами, шмыгнул в салон. В приоткрывшуюся дверь Кравцов увидел чью-то обширную лысину и чьи-то руки, держащие лист ватмана; услышал обрывок фразы на ломаном русском:»…не разместите такую установку…»
Установка! Ага, речь у них идет уже о какой-то установке…
Кравцов то валился в кресло, то снова принимался вышагивать по тускло освещенному холлу. Томительно текло время, подползая к двум часам ночи.
Наконец, отворилась дверь, из салона, переговариваясь, начали выходить ученые. Токунага с утомленным лицом слушал Штамма, который что-то ему доказывал. Промокая платком лысину, прошествовал толстяк Брамулья. Маленький седоусый человечек – профессор Бернстайн – прошел, окруженный несколькими незнакомыми учеными; один из них был в индийском тюрбане. А вот из клубов табачного дыма выплыла высокая прямая фигура Морозова с огромной папкой под мышкой.
Зоркими своими глазами Морозов приметил Кравцова, скромно стоявшего в уголке, кивнул ему, бросил на ходу с усмешечкой:
– Значит, атомной бомбой, а?
Кравцов шагнул к нему:
– Виктор Константинович, можно с вами поговорить?
– Некогда, голубчик. Сам давно собираюсь поговорить с вами, но – некогда. Впрочем… – Он обнял Кравцова за плечи и повел по коридору. – Если разговор небольшой, то выкладывайте.
– Понимаете, – волнуясь, сказал Кравцов, – у нас возникла мысль… Нельзя ли использовать силу самого столба… Вернее, изменить направление его поля…
– Понимаю, понимаю, – Морозов засмеялся. – Расскажите-ка лучше, как вы воевали с техасцами.
– Да что говорить. Поскандалили немножко – и помирились… Виктор Константинович, вы простите, что я к вам привязался. Я просто хотел спросить: сколько нам еще ждать?
– Надеюсь, немного, голубчик. Нам надо очень, очень торопиться, потому что… Словом, надо опередить всякие неприятности. Проект, в сущности, готов, остались проверочные расчеты.
Кравцов повеселел.
– Значит, скоро?
– Значит, скоро. – Морозов остановился у двери своей каюты. – Атомной бомбой хотите перерезать столб? – спросил он снова.
– Это Макферсон придумал, – сказал Кравцов. – Но ведь столб все равно будет расти и снова войдет в ионо…
– Зайдите-ка, – прервал Морозов и пропустил его в просторную каюту, вернее в рабочий кабинет со столами, заваленными чертежами. – Садитесь, – сказал он и сам присел на один из столов. – Скажите-ка, товарищ Кравцов, вы хорошо знаете плот, его помещения и переходы?
– Знаю.
– Взгляните на эту схему. Узнаете?
– Средняя палуба плота, – сказал Кравцов.
– Верно. В какой срок вы считали бы возможным пробить здесь кольцевой коридор? – Морозов обвел карандашом окружность плота.
– Кольцевой коридор? – переспросил Кравцов, сдвинув брови и почесывая пальцем под ухом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36