Призрак безмерно далёких окраин,Зовущий на помощь,На помощь?Или ты появился из бездныГрядущих времён,Чтобы напомнить людям, живущим в тепле,Что их СолнцеНе вечно?Кто ты, ледяной человек? Короткий вихрь рукоплесканий пронёсся по трибунам. Должно быть, за нашим соревнованием следило много зрителей, настроивших свои радиофоны на наш сектор.Я опередил противника в решении уравнений. Но в рисовании он опять меня посрамил.В заключение нам предложили тему для десятиминутного спора: достижимость и недостижимость. Мой противник выдвинул тезис: любая цель, поставленная человеком, в принципе достижима при условии целесообразности. Надо было возражать, и я сказал:— Достижим ли полет человека за пределы Солнечной системы? Точнее — межзвёздный перелёт?Он пожал плечами:— По-моему, сейчас доказана нецелесообразность полёта к звёздам.— Значит, он недостижим?— Недостижим, поскольку нецелесообразен.— А я считаю, что если бы возникла возможность такого полёта, техническая возможность, то появилась бы и целесообразность. Возможно — достижимо. Невозможно — недостижимо. Вот и все.— Ты слишком категоричен, — сказал узколицый. — Была ведь возможность достичь расцвета цивилизации роботов, но человечество сочло это нецелесообразным, и началась знаменитая кинороботомания. Главное условие — целесообразность.В общем, его логику сочли сильнейшей. Он набрал 56 очков, а я 48. Не дотянул по части интеллекта. Дух всегда побеждает грубую материю.Сверившись с нашими номерами, жюри возвестило:— Леон Травинский победил Улисса Дружинина.Мы вместе сошли с помоста.— Так ты Леон Травинский, поэт? — сказал я. — А я-то думал: он — дядя в летах.— Нет, я молодой едок, — засмеялся он.— Беру свои слова обратно, — сказал я. — Не обижайся.— Не обижаюсь. Запиши, если хочешь, мой номер видеофона.Тут его окружили девушки, и он махнул мне рукой на прощание.Робин ещё состязался. Я выпил под навесом кафе-автомата стакан рейнского вина. Вдруг я понял, что нужно сделать.Я прямиком направился к кабине объявлений и набрал на клавиатуре:«Андра, жду тебя у западных ворот».Она пришла запыхавшаяся и сердитая:— Ты слишком самонадеян. Подруги меня уговорили, а то бы я ни за что не пришла.— У меня не было другого способа разыскать тебя. — Я взял её под руку и отвёл в сторонку, уступая дорогу шумливой процессии в карнавальных костюмах. — Когда ты успела так вырасти? Мы почти одного роста.— Ты всенародно вызвал меня для того, чтобы спросить это?— Я потерпел поражение и сейчас нуждаюсь в утешении.Она с улыбкой посмотрела на меня.— Ты слышала, как я пел?— Нельзя было не слышать. — Теперь она смеялась. — Ты пел очень громко.— Я старался. Мне хотелось, чтобы жюри оценили тембр моего голоса.— Улисс, — сказала она, смеясь, — по-моему, ты совершенно не нуждаешься в утешении.— Нет, нуждаюсь. Ты была на Выставке искусств?— Конечно.— А я не был. Пойдём, просвети меня, человека с Луны.Она нерешительно переступила с ноги на ногу. Но я уже знал, что она пойдёт со мной. Очень выразительно было её резко очерченное, как у матери, лицо под черным крылом волос. А вот глаза у неё отцовские — серые, в чёрных ободках ресниц. Хорошие глаза. Немного насмешливые, пожалуй.В первом павильоне шли рельефные репродукции со старых кинохроник. Кремлёвская стена, Красная площадь без голубых елей, без Мавзолея. Масса народа, плохо одеты, а какие радостные лица… И с деревянной трибуны, размахивая старенькой кепкой, Ленин поздравляет народ с первой годовщиной Советской власти. Стройки, бескрайние поля. Снова Красная площадь, падают кучей знамёна со свастикой. Пожилые люди в старинных чёрных пиджаках подписывают Договор о всеобщем разоружении (тот далёкий день с тех пор и отмечается как праздник Мира). Солдаты в защитных костюмах демонтируют водородную бомбу. Переоборудование стратегического бомбардировщика в пассажирский самолёт — заваривают бомбовые люки, тащат кресла… «Восстание бешеных» — горящий посёлок под огнём базук, автоматчики, спрыгивающие с «джипов». Счастье, что удалось тогда их отбросить от ядерного арсенала… Трудно даже представить, какие беды обрушили бы на мир фашисты, дотянись они до ракет. Ведь это были не просто кучки безумцев, с ними шли армейские части, с ними были опытные генералы и даже какие-то сенаторы, имена которых давно забыты. В эти критические часы истории дорогу фашистам преградил народ. Ох, какие могучие, какие нескончаемые демонстрации, какая лавина плакатов! Вот оно — массы вышли на улицы…Я засмотрелся. Все это читано, пройдено в школьном курсе истории, но когда видишь ожившие образы прошлого… вот эти напряжённые лица, разодранные в крике рты, неистовые глаза… то, право же, сегодняшние наши проблемы тускнеют…— Улисс, — Андра тронула меня за руку, — ты прекрасно обойдёшься без меня. Я пойду.— Нет! Сейчас пойдём дальше. Туда, где тебе интересно.— Мне и здесь интересно, но я уже была… — Она умолкла, внимательно глядя на меня. — У тебя странный вид, Улисс.— Пойдём. — Я счёл нужным кое-что ей объяснить. — Понимаешь, Андра, я подумал сейчас, что мы… мы должны сделать что-то огромное… равноценное по важности их борьбе…— Ты разговариваешь со мной, как с маленькой. Разве это огромное не сделано? Разве не построено справедливое общество равных?— Я не об этом. Понимаешь, нам уж очень спокойно живётся.— Чего же ты хочешь? Нового неравенства и новой борьбы?— Конечно, нет. Но, с тех пор как создано изобилие продовольствия, мы обросли жирком благополучия. Мы очень благополучны. Очень сыты.— Теперь понимаю: ты хочешь устроить небольшой голод.— Да нет же! — Мне было досадно, что я никак не мог ей объяснить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100