делать зелеными людей, приговоренных к тюремному заключению, разумеется, это неосуществимо.
– Я рад, что вовремя остановился, – сказал доктор, глядя на стену.
– Почему? – Густафссон раскрыл глаза от удивления. – Мне, например, зеленый цвет представляется очень красивым. Да и вам самому, я думаю, было бы неприятно гулять по лесу с серой листвой? – Люди и деревья – разные вещи.
– Конечно! Но одна из дочерей моего хозяина, та, что ведает нашей деловой перепиской, кладет зеленый тон вокруг глаз. И это красиво, я сам видел. Однажды после какого-то праздника ей так хотелось спать, что она легла, не смыв краску, а утром торопилась на работу, так и пришлось ей ходить зеленой до самого обеда.
– Гм. Но косметика совсем другое дело. Ее можно смыть. Или стереть лосьоном. Она кладется ненадолго.
– Верно. А вот я читал про женщину с тремя подбородками, она сделала операцию, чтобы убрать два лишних. Это уже навсегда. А есть и такие, которые впускают под кожу щек парафин или переделывают носы. Это тоже навсегда. Подтягивают кожу лица, чтобы избавиться от морщин, хотя таких я, признаться, сам не видел.
– Правильно, и женщины и мужчины иногда делают себе пластические операции. Но это для того, чтобы исправить тот или иной недостаток, в своей внешности.
– Что касается внешности, то тюрьма ее только портит. И вы, доктор, могли бы спасти от нее множество людей. Подумайте о них! Наверно, не меньше тысячи в год. А за все эти годы набралось бы тысяч двадцать или тридцать. К этому бы уже давно привыкли. Теперь бы это воспринималось только как слова «Будь внимательней!», которые учитель пишет на полях школьного сочинения.
Доктор Верелиус усмехнулся:
– Жаль, что в свое время не вы рекламировали мой препарат. Теперь это уже все забыто, все в прошлом, да и нам пора кончать разговор.
Разговор был окончен, но для Густафссона он не пропал даром, Густафссон его не забыл. Уже на другое утро он пожелал снова встретиться с доктором.
– У вас сохранился тот препарат? – Это были его первые слова.
– Какой препарат?
– Лекарство от тюрьмы.
– Ах, вы имеете в виду ту историю, которую я вам вчера рассказал?
– Я согласен испытать его.
– Вы шутите!
– Я еще никогда не был так серьезен.
– Вы должны хорошенько все обдумать. В вашем случае зеленый цвет будет держаться целый год. И в течение этого года изменить что-либо будет невозможно.
– Если женщина переделывает себе лицо, это тоже изменить невозможно. Помните, когда, у нас в стране обсуждалась проблема абортов, говорили, что женщина вправе распоряжаться собственным телом. В таком случае я тоже имею право распорядиться своей шкурой.
– Если вы настаиваете, я просмотрю свои старые записи.
– Это мое самое большое желание.
Густафссон не позволил отговорить себя. Он повторил свою просьбу и перед куратором, и перед тюремным начальством. Он не может сидеть в заключении, сказал он. Он сойдет от этого с ума. Он должен выйти отсюда. Должен работать. Должен жить со своей семьей. Так он отвечал на все доводы и увещевания.
– А вы подумали о том, каково человеку, на которого постоянно глазеют?
– У меня жена и двое детей.
– Вас будут высмеивать на работе.
– У меня жена и двое детей.
– Здесь вы равный среди равных. За пределами тюрьмы вы будете… гм, единственным в своем роде.
– У меня жена и двое детей.
Он не мог больше находиться в тюрьме, это ему было ясно. Он чувствовал себя, точно зверь в клетке. И искал выход. Наконец он его нашел.

7

Неожиданно все стали к нему добры и внимательны. Разговаривая с ним, тюремный инспектор угостил его кофе. Куратор расспрашивал Густафссона об его интересах. Один из надзирателей принес ему домашних плюшек, другой поставил к нему в камеру горшок с крокусами. Казалось, все прощались с ним на веки вечные. Впрочем, Густафссон надеялся, что так оно и будет.
– Вот как выглядит ампула с вертотоном.
– Такая маленькая? Значит, я должен буду время от времени являться к вам на уколы?
– Нет, нет. Ее действие рассчитано ровно на один год.
– Но, доктор, ведь ваш препарат черный! Это очень сильная концентрация. Цвет он даст зеленый.
– Каким же зеленым я буду?
– Я уже говорил, примерно, как трава.
– Да, да, помню, Ну что ж, весенняя зелень, очень красива.
– Любой цвет красив, если он на своем месте. Вы будете зеленым, как молодая листва березы.
– Если не ошибаюсь, вы говорили, что пробовали его на себе?
– Да.
– И краска сошла в положенный срок?
– Вся и повсеместно. Кроме волос. У корней она исчезла, ну, а концы, естественно, дольше всего оставались зелеными. Перед отъездом домой мне пришлось постричься.
– Значит, зеленым вас не видел никто? Гм. Это было разумно с вашей стороны.
– Может, вы передумали, Густафссон? Скажи те, еще не поздно.
– Нет, нет. Мое решение непреклонно.
– Понимаю. Но это такой серьезный шаг, что человек имеет право передумать.
– А что скажут люди? Наши надзиратели, кураторы – все, кто знает об этом? Сегодня ночью я лежал и думал, об одной вещи. Когда я был маленьким, к нам в город приехал цирк шапито. Со своей палаткой и своим негром. В те времена негры у нас были в диковинку. Я их прежде не видел. Утром мы, мальчишки, побежали на площадь, где была разбита цирковая палатка. Вы, верно, слыхали, что негры отлично мастерят воздушных змеев? У этого было две штуки. Один в виде огромного четырехугольника, другой напоминал планер. Негр запустил сразу оба змея. И веревки от них привязал к кольям, вбитым в землю. Растянувшись рядом на траве, он время от времени дергал за веревки, не давая змеям опуститься на землю.
– Ну и что?
– Так вот, как ни странно, но в первые дни мы, мальчишки, даже не замечали этих гордо парящих в воздухе змеев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49