Он хотел, чтобы отныне его называли Болванусом.
В те времена прошения подобного рода подавались на имя Его Королевского Величества. Но каким образом то прощание рассматривалось на заседании Государственного совета в перерыве между обсуждением международного положения страны и государственного бюджета, мы точно сказать не можем.
Нам ничего неизвестно и о том, отнеслись ли кэтому прошению с тем же пониманием и серьезностью, как и ко всем остальным делам, рассматриваемым советом.
Единственное, что нам известно об этом эпизоде мы узнали из пожелтевшей заметки, в которой сообщалось о перемене фамилий. Такие заметки публиковались каждую неделю. Та заметка называлась так: «Не разрешается взять фамилию Болванус».
Так что сведения наши весьма ограниченны. Но мы полагаем, что прошение это принадлежало перу одного из шутников, которых в нашей стране столько же, сколько в тридевятом царстве, в тридесятом государстве молочных рек с кисельными берегами. Этому шутнику захотелось позабавить своих сограждан. Он представил себе, с каким хохотом будут встречать его фамилию при знакомстве, как добродушно будут посмеиваться всякие столоначальники, рассматривая его прошения об уменьшении налогов, освобождении от всеобщих поборов или выдаче ссуды.
Но Его Королевское Величество оказался дальновиднее, ибо Его Королевское Величество и должно быть дальновидным. Король подумал и о потомках господина Болвануса. О том, что с самого первого класса его сыну под смех товарищей придется громко и внятно отвечать «да», когда учитель будет опрашивать присутствующих. А его окрыленная счастьем дочь услышит перед алтарем, как пастор спрашивает у ее суженого, берет ли он в жены фрекен Болванус.
Нечто похожее, хотя и совсем в другом роде, переживала семья Густафссонов, оказавшись вдруг в центре внимания. Густафссон стал зеленым и поддался на уговоры Пружины воспользоваться этим обстоятельством, чтобы заработать побольше денег. Но это не прошло безболезненно для всей семьи.
Недалекие люди говорят иногда: «Это мое личное дело». Однако так никогда не бывает. Ты фальшиво свистишь, но слушают тебя окружающие, ты искалечишь свое тело, но ухаживать за тобой придется твоим близким, ты обанкротишься, но платить за это будут другие.
Семья Густафссона не могла одобрить тот способ зарабатывать деньги, какой Густафссону предложил Пружина. В доме царило мрачное настроение, нервы у всех были напряжены до предела, все жили под гнетом, от которого они никак не могли освободиться.
Был субботний вечер. Вся семья собралась в гостиной. Густафссон сидел у стола перед пустой чашкой, Уве расположился на тахте, разложив вокруг себя учебники. Грета сидела в своей любимой позе, свесив ноги с подлокотника кресла. Ингрид принесла из кухни выглаженную красную рубашку.
– Когда тебе надо туда идти?
Густафссон не ответил. Она повторила свой вопрос:
– Когда ты уходишь?
Он поднял глаза:
– В семь. Я уже сто раз говорил. Чего зря болтать!
Ингрид молча пожала плечами и показала емурубашку.
Он придирчиво осмотрел ее.
– Слава богу, успела. И что за дурацкая мысль выбрать красную рубашку?
– А при чем здесь я? Тебе известно, как я к этому отношусь.
– Знаю. Ну и что? Ты ко всему плохо относишься. Тебе не нравится, как я зарабатываю деньги, не нравится, что я не в тюрьме, я вообще тебе не нравлюсь.
– Это неправда! – запротестовала Ингрид.
– Думаешь, я ничего не чувствую? – вдруг взорвался он. – Думаешь, если у меня шкура стала, зеленой, так уж и нервов нет? Да у меня каждый нерв напряжен, вот-вот лопнет!
– Папа, милый, ну перестань! – Грета с сердитым видом встала и подошла к окну.
– Еще бы не милый! Вы только посмотрите, что я сделал с собой, чтобы быть вместе с вами. А вы…
Ингрид застыла у двери.
«Надо переменить тему разговора, – подумала она. – Он всегда все сводит к этому».
Она повернулась к Уве:
– Ты еще не говорил, как у тебя прошла контрольная по математике.
– Думаю, хорошо. Решил восемь примеров из девяти.
– А девятый?
– Я и его решил. Но восемь-то у меня решены правильно, это уже известно. А в девятом примере такой же ответ, как у меня, еще только у двоих. Вообще все девять примеров решили семь человек из всего класса.
– Хоть бы ты решил его правильно, – с надеждой сказала Ингрид.
– Отрадно, что хоть у одного из нас такие успехи, – кисло заметил Густафссон. – Как там ребята, говорят что-нибудь про меня? – спросил он у Уве.
– Да, наверно.
– Наверно?
– Ну, говорят, если тебе так хочется.
– Ясно. Из тебя сегодня слова не вытянешь. Что же они говорят? Отвечай!
– Всего я и не знаю, – неохотно ответил Уве. – Слышал раз на физкультуре. В раздевалке. Ребята не знали, что я там. Кто-то сказал, что у тебя явно не все дома.
– А другие? Давай выкладывай!
– Что ты смешной… глупый… темная личность…
– Как ты смеешь!
– Ты сам спросил. Они смеются над тобой. Над всеми нами.
– Это неправда!
Густафссон встал. Конечно, он не думал, что люди им восхищаются, как внушал ему Пружина. Но все-таки к нему проявляли определенный интерес. Он получал дружеские письма от совершенно незнакомых людей. Густафссон и не подозревал, что перед тем, как отдать ему почту, Ингрид отбирает злобные анонимные письма и выбрасывает их.
– Нет, правда! – сказала Грета. Она стояла у окна, повернувшись к нему спиной. Но ему не нужно было видеть ее лицо, чтобы понять, какой безысходной безнадежности полна его дочь.
– И ты туда же! – возмутился он. – А сама уверяла меня, что никто ничего не говорит.
– Раньше и не говорили. А теперь говорят, я это чувствую. – Она всхлипнула и подошла к Ингрид.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49