Григорий Алексеевич снял трубку и сказал:
- Да. Но он болен... Он не может...
- Это меня, - крикнул Юрий Дмитриевич и кинулся к телефону, опрокинув блюдо с клубникой, - это Зина...
- Это не Зина, - сказал Григорий Алексеевич.
Но Юрий Дмитриевич вырвал у него трубку и крикнул:
- Зина, я думал о тебе... Я мечтал о тебе... Ты хорошая девушка, но у тебя тело не разбуже-но... И ты неправа... Ты ошибаешься... Угасание человеческой жизни должно быть физиологиче-ским... Человек должен изжить себя, по ступеням приближаясь к чему-то высшему, тому, что ты именуешь Богом, а я отказываюсь как-либо конкретно именовать, ибо не в наименовании суть... Человек должен пройти грех, искушение, страсть, боль, не минуя ни одной ступени... Легче всего быть праведником либо злодеем...
Нина пыталась вырвать у него трубку, однако он отталкивал ее и замолк, лишь услыхав на другом конце провода какие-то тревожные голоса... Видно, там положили трубку, но не на. рычажок, а, очевидно, на стол. Потом в трубке щелкнуло, и женский голос сказал:
- Юрий Дмитриевич, это говорит Екатерина Васильевна, секретарь замдиректора. Здравствуйте.
- Здравствуйте, - ответил Юрий Дмитриевич.
- Вы извините, мы вас потревожили... Вы нездоровы...
- Нет, ничего, говорите, - сказал Юрий Дмитриевич.
- Николай Павлович просит вас зайти, но я доложу, что вы нездоровы...
- Нет, я зайду, - ответил Юрий Дмитриевич. - Легкое недомогание... Завтра зайду...
Он повесил трубку и сел, прикрыв лицо ладонями...
- Странная все-таки со мной произошла история. - сказал он. Григорий, тебе никогда не приходила мысль, что слепорожденный в любой момент может коснуться рукой Большой Медведицы или Кассиопеи?.. Собственно говоря, что такое для слепорожденного звезда... Это раскаленное газообразное вещество, которое можно получить в любой лаборатории... И надев специальное предохранительное приспособление... Но это уже технические подробности... Слепорожденный не может жить по нашим законам, ибо наш идеал для него быт, а наш быт для него идеал... Он хитрый. Он приспособился... Это лазутчик... И если через тысячу лет они овладеют землей, то проявят по отношению к нам меньшую терпимость... Они нам будут попросту выкалывать глаза... Григорий, наша цивилизация слишком беспечна... Человек - это зрячее существо, и он должен бороться за свои глаза...
Сильная боль возникла вдруг в глубине черепа и ослепила Юрия Дмитриевича. Нина опустилась на колени и, глотая слезы, расстегнула, стащила с Юрия Дмитриевича брюки. Вдвоем с Григорием Алексеевичем они перенесли Юрия Дмитриевича на постель. Григорий Алексеевич позвонил Буху. Бух приехал через пятнадцать минут, он вернулся с заседания буквально перед самым звонком, не успел даже пообедать, и Нина сделала ему несколько бутербродов с семгой и колбасой.
- Приступ вызван внешним раздражителем, - сказал Бух, щупая пульс, главное - покой. Окно должно быть затянуто плотной шторой. Ночью свет луны не должен падать на постель.
Бух дал еще несколько советов и ушел. Григорий Алексеевич постелил себе в кабинете на диване, а Нина в одежде прилегла на раскладушке у постели Юрия Дмитриевича. Проснулся Юрий Дмитриевич от шума. Над потолком что-то гудело, будто самолет, но звук не удалялся, изредка он обрывался сразу, потом вновь возникал с той же силой в том же месте, точно самолет, подобно большому жуку, зацепился за крышу и мучился там, теряя силы. Юрий Дмитриевич привстал, и тотчас же поднялась Нина. Лицо у нее было усталое, помятое от бессонницы.
- Что, - спросила она тихо, - хочешь выйти?
- Там самолет, - сказал Юрий Дмитриевич, - зацепился за крышу и мучается... Надо отцепить... Ведь там экипаж, люди...
- Это ветер, - сказала Нина, - ветер гудит...
Из соседней комнаты пришел Григорий Алексеевич и зажег свет. Григорий Алексеевич, босой, в пижамных штанах, майке и с русой бородкой, напоминал оперного бродягу.
- Григорий, - сказал Юрий Дмитриевич, - зачем меня обманывать... Я болен, но к чему этот обман... Я не могу, когда мучаются... Я не переношу физическую боль не потому, что боюсь ее, а потому, что она меня унижает. Физическая боль - удел животных. Человек же рожден для преодоления более высокой нравственной боли.
- Дай ему порошок, - сказал Григорий Алексеевич Нине. Нина налила в стакан воды и высыпала порошок в ложку. Юрий Дмитриевич покорно выпил, вытер ладонью рот и сказал:
- Сдайте меня в клинику... Я не имею права вас мучить... Он посмотрел в окно. Оно было плотно затянуто шторой, но за шторой была глухая глубокая тишина, которая бывает в разгаре ночи.
- Хотя бы скорее день, - с тоской сказал Юрий Дмитриевич, - помните библейское проклятие... И ночью ты скажешь: скорей бы пришел день. А днем ты скажешь: скорей бы пришла ночь...
Он задумался и сидел так минут пять, пока лицо его несколько прояснилось. Вместо тоски на нем была лишь задумчивая грусть и даже появилась легкая улыбка, очевидно, началось действие порошка. Юрий Дмитриевич потянулся, лег и закрыл глаза. Вторично он проснулся перед рассветом, потому что за окном слышалось шарканье метлы дворника. Нина спала, прикрыв глаза рукой, согнутой в локте. Она была в юбке, но кофточку сняла, и в темноте белели ее полные плечи, перетянутые шелковыми шлейками комбинации.
"Она и в сорок четыре года еще привлекательна, - подумал Юрий Дмитриевич, - а какой же она была двадцать лет назад... Когда я уезжал в командировки, то лучшими книгами для меня были железнодорожные справочники, аэровоздушные справочники... Я изучал маршруты к ней..."
Он встал неслышно, чтобы не разбудить Нину, пошел, ступая с носка на пятку, и отодвинул край шторы. Солнце еще не взошло, но на улице уже было светло, и сквозь отворенную форточку сильно пахло молодым летом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38