— Подожди до утра. Утром все будет иначе.
— Нет, — ответил он, поймав ее за руку мокрыми, скользкими от мыла пальцами. — Нельзя зависеть от завтра. Выгляни в окно, и ты поймешь, что не должна зависеть от завтра. Отныне я живу лишь ради тебя и благодаря тебе только жив. Теперь ты от меня не отвяжешься. Никогда.
Рой притянул ее к себе и поцеловал в губы, потом припал к ее ладони, а она все так же гладила его шею свободной рукой, повторяя: «Малыш, малыш мой…», как повторяла всегда. И как всегда бывало, он испытал облегчение.
По-прежнему без сна, они лежали обнаженные, укрывшись одной простыней, а над Лос-Анджелесом вставало солнце.
— Тебе надо поспать, — шепнула она. — Вечером тебе опять дежурить.
— Теперь уж такого кошмара не будет, — сказал он.
— Да. Может быть. Может, их усмирит Национальная гвардия.
— Даже если нет — все равно, теперь такому кошмару не бывать. Мой отпуск начинается с первого сентября. К тому времени наверняка со всем этим будет покончено. Как ты смотришь на то, чтобы справить свадьбу в Лас-Вегасе? Можно устроить это, не откладывая.
— Нам вовсе не обязательно жениться. Женаты мы или нет — какая разница.
— Знаешь, та пара косточек, что мне еще не разбили, по-моему, ужасно щепетильна в отношении всяких там светских приличий. Сделай это ради меня.
— Хорошо. Ради тебя.
— Разве ты не воспитывалась в уважении к институту брака?
— Папа был баптистским проповедником.
— Что ж, тогда все ясно. А меня воспитывали лютеранином, да только в церковь мы никогда особо часто не ходили, за исключением тех случаев, когда того требовали приличия, так что, полагаю, из наших детей мы сделаем баптистов.
— Я больше никто. Я не баптистка. Никто и ничто.
— Ты — все.
— Нам ведь не возбраняется иметь детей?
— Еще как не возбраняется!
— Золотой рыцарь и его смуглая дама сердца, — сказала она. — Только мы еще настрадаемся, и ты, и я. Нам придется за это расплачиваться. Ты не знаешь, что такое священная война.
— Мы победим в ней.
— Никогда не видела тебя таким счастливым.
— Я никогда и не был таким счастливым.
— Хочешь, я скажу, почему полюбила тебя с самого начала?
— Почему?
— Ты не был похож на других белых. Те заигрывали со мной и приглашали к себе на квартиру или в «какое-нибудь сногсшибательное веселенькое местечко», ну знаешь, куда ездят обычно бело-черные парочки. До встречи с тобой я не могла по-настоящему довериться ни одному белому, я понимала: они видят во мне лишь то, что хотят во мне видеть, но только то совсем не я.
— И что же это?
— Не знаю. Может, в них говорила лишь похоть. Похоть, распаляемая при виде мелкого зверька с коричневой шкуркой, распаляемая от ощущения первобытной жизненной силы какой-то негритянки. В общем, что-то в этом роде.
— Ну и ну! Сегодня ночью ты просто подавляешь меня своим интеллектом.
— Уже утро.
— Тогда — сегодня утром.
— Были еще и белые либералы, готовые потащить меня на губернаторский бал, но, сдается мне, этим типам сгодилась бы и любая другая, или почти любая, лишь бы была негритянкой. Так что им я тоже не верю.
— Ну а потом был я.
— Ну а потом был ты.
— Старина Рой, пьянчужка.
— Раньше, не теперь.
— Это потому, что ты одолжила мне часть себя вместе со своим мужеством.
— Ты такой стеснительный да скромный, что мне это начинает надоедать.
— Прежде я был надменным, тщеславным, высокомерным и самонадеянным.
— Мне трудно в это поверить.
— Теперь мне тоже. Но это правда.
— Ты не был похож ни на одного из тех белых, что я встречала. Да, ты тоже искал во мне свою корысть, но при этом желал от меня только то, что любой человек может дать любому человеку, а негритянка я или нет — не играло никакой роли. Ты всегда смотрел на меня как на женщину и как на личность, сам-то ты хоть о том догадываешься?
— Догадываюсь, что я не просто похотливый тип.
— Это ты-то не похотливый? — засмеялась она. — Ты на удивление похотливый любовник, но сейчас ты слишком слабоумен, чтобы с тобой о том говорить.
— А где мы проведем медовый месяц?
— Что, это тоже обязательно?
— Само собой, — ответил Рой. — Я щепетилен, если ты еще помнишь.
— Сан-Франциско — прекрасный город. Когда-нибудь бывал там?
— Нет. Поехали в Сан-Франциско.
— Это еще и очень терпимый город. Теперь надо считаться и с этим.
— Как тихо, — сказал Рой. — В какой-то момент сегодня ночью, когда я особенно перетрусил, мне казалось, шум огня не прекратится никогда. Я думал, что мои уши будут вечно слушать один лишь рев огня…
22. Встреча
— Ходят слухи, с завтрашнего дня мы чуть ли не полностью переходим на обычный ритм работы, — сказал Рой. Он произнес это с удовольствием: они с Лаурой решили, что, как только с бунтом будет покончено и представится благоприятная возможность, он попросится в краткосрочный отпуск и они отправятся на недельку в Сан-Франциско — конечно, после того, как поженятся в Лас-Вегасе, где, может быть, задержатся на пару дней, ну а потом, не исключено, съездят еще на вечерок из Вегаса в Тахоэ… — Вот это будет славно — отделаться наконец от смены в двенадцать часов, — произнес Рой в порыве чувств, переполнявших его от одной лишь мысли о том, что как они с Лаурой запланировали, так и поступят, а значит, все его сомнения рассеяны.
— Я сыт этим по горло, — сказал Серж Дуран, делая ленивый разворот на Креншоу, где совершали они патрулирование. Рою нравилась серьезная надежность, с которой тот вел машину, в сущности, ему нравился и сам Дуран. За пять лет они с ним виделись раз-два и обчелся, прежде Рой палец о палец не ударил, чтобы узнать его поближе. Но сегодня, не успели они провести вместе и двух часов, а он, Рой, уже проникся к нему симпатией и был рад, что во время составления патрульных списков тот же Дуран обратился к сержанту и сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143