И понятно, что помочь бы ей надо, но нам в самом деле пора по урокам, а кроме того, проходить мимо каких-то окон, под ручку якобы - слишком это похоже на плохой шпионский фильм.
- Ну тогда я домой только ночью пойду. Я же чувствую, она стоит перед окном, меня грязным взглядом старается мазнуть. И хотя я сама виновата...
Ну что ты, сказали мы, оставайся, Нюра, конечно, до вечера, угощайся чаем и телевизором. Она бегло поиграла на пульте: из всех каналов лез Пушкин, говорящий на голоса то Юрского, то Парфенова, а то и Смоктуновского, покойничка. Даже показали какой-то провинциальный город, где мэр сдернул простыню с чугунной тумбочки, на которой был установлен исхудавший подросток - по грудь. Ну ясно, почему солнце русской поэзии такое худенькое: городская казна разворована, а бронза очень дорогая сейчас. Но почему же глава города с гневом говорил: "Открытие этого памятника - наш ответ на незаконные бомбардировки НАТО в Югославии!"? Этого Нюра уже не смогла вынести.
- Меня,- сказала она тоскливо,- со всех сторон вытесняют.
Потом захохотала низко, показала белейшие зубы, которыми можно перекусить небольшой гвоздик, и ушла.
Бабушка встретила ее, поставив дыбом усики над необыкновенно сохранившимся ртом (словно старость на цыпочках проходила все время мимо него).
- Ну что опять случилось, баба-мама? - Нюре бы сейчас полежать в ванне, смыть с себя гараж весь, а потом тайком выпить бабушкиного снотворного.
Но мало ли какие могут быть мечты!
- Только я не понимаю, на кого адрес искушения: на тебя или на меня? озабоченно начала бабушка.
Только сволочь мечтает разлечься в ванне, когда баба-мама хочет поговорить. Бывает на эстраде такой фокус: отвернулась-повернулась - и вот уже другое лицо. Нюра подошла к форточке на кухне, закурила и повернулась к бабушке в своем лучшем варианте.
"Только и есть у тебя нашего, уральского, что выставочные зубы, головешечка ты наша, да и те закоптишь!" - подумала бабушка. И вспомнила, как посмеивалась над ней сестра, проживающая в Казахстане. Когда она слышала сюсюканья над Нюрой, все приводила казахскую поговорку: "Ворона вороненку: "Беленький ты мой!""
- Так что там с искушением?
- Нужно позвать отца Николая, чтобы освятил автоответчик. Там бесы лают, кукарекают, пилят что-то... - И тут баба-мама сослалась на высший авторитет - на телевизор: - Я слышала сама по третьей и пятой кнопке голосом Глузского,- что Льва Толстого они замучили. Это после отлучения... ну это... хрюкали, визжали.
И бабушка добросовестно пересказала весь этот яснополянский скандал недели.
Нюра прослушала автоответчик. Чувствовалось, что жена Кирилла говорила через носовой платок свои повизгивания. Но разве это трудно - узнать голос (у Нюры был абсолютный слух). Баба-мама, удостоверившись, что Нюра просекла ВСЮ ЯСНУЮ ПОЛЯНУ, вышла к подругам на лавочку. Нюра в окно увидела, что, судя по уважительным взглядам других бабусь, они завидуют бабе-маме. Везет ей: и внучка - мулатка, как в сериале, и бесы на автоответчике! Еще со второго этажа Нюре было видно: бабушка подволакивает ноги на каждом шагу. Эта гомеопатия на ее суставы не действует. Хватит покупать "Цель", надо разориться на "Инолтру"... цепочку продам, чтобы ничего о Кирилле не напоминало.
Цепочки на "Инолтру" не хватило - продала школьному завхозу задешево, пришлось добавить из отпускных. И плотно сели с бабушкой на каши. Только сиамцу своему покупали рыбу - очень уж он был ласковый, даже повадился обниматься. Нельзя его без рыбы оставить такого!
Зато "Инолтра" помогала! Нельзя сказать, что баба-мама расцвела, но одной ногой она вообще бодро стала вышагивать, а другую меньше волочила, чем раньше. И даже пару раз забывала внизу на скамейке свою палочку! А главное: перестала злобно поглядывать в сторону машиностроительного завода, который только авиадвигатели выпускает, а взамен забирает все суставы.
Кирилл же, чтобы спасти свою жизнь (он стал чахнуть вне Нюры), принес коробку конфет величиною со стол, английскую сумку - на застежке милый вензель АВ (Анна Верхнекамцева), сам выгравировал. Да еще в придачу почти ящик консервов "Печень трески", которые любила Нюра (все бы ели!). А вдобавок себя
дал - такого Кирилла она еще не видела. За те дни, пока его жена и теща прессовали, он стал худой, чуткий, нервный - ну просто французский пианист!
Когда Нюра узнала, что он живет с тещей в одной квартире, она присвистнула даже:
- Теща - это тысячелетний ужас! Я читала: при раскопках находят таблички с записями о злых тещах...
Однако он отвечал, что его теща - вполне ничего. А теперь, видимо, понял, что чего?!
И Нюра (так хотелось сладкого!) все это приняла, сразу же начала есть конфеты, пообещала поехать с ним на курорт в Железноводск.
Но тут с нею сделался этот ужас: боязнь открытого пространства. Не могла никуда выйти, не то что поехать в отпуск с Кириллом! Даже когда она приходила к нам, то три сестры ее провожали до самых дверей квартиры. И между делом заметили, что надо идти покаяться, тогда, может, болезнь пройдет.
Нюра так бурно исповедовалась, рыдая и заходясь словами, что отец Николай даже испугался: не умрет ли здесь она?
- Эпитимью наложить, что ли? - как-то безотносительно к Нюре спросил отец Николай, весело глядя вверх (так, бывает, веселый сын спрашивает веселого отца о чем-нибудь, и Нюра вдруг подумала: да, не все же время Отец строгий, бывает и другой).
- Конечно, батюшка, наложите!
- Ну три дня на хлебе и воде выдержишь? И неделю читай Покаянный канон!
Три дня на хлебе и воде - это она легко выдержала, а с Покаянным каноном один раз осеклась: не рассчитала время (когда еще есть силы, но в голове уже нет кручения забот).
1 2 3