Отец отсчитал десять рублей и вручил их дядя Паше: “Это как договорились. А это премия вам с Серёгой”, – и добавил ещё пять рублей. Серёга был водитель машины, притянувшей компрессорную тележку. Дядя Паша удовлетворённо, с достоинством кивнул, принимая деньги. Прибывший на тишину Серёга, презрев законы физики, снова протащил компрессорную тележку по склону.
Мы были все в пыли и кирпичных крошках. О цвете одежды можно было только гадать. Взяли мои инструменты, и втроём отправились прямиком к Иртышу, хотя можно было попроситься в душевые шпалопропиточного завода. По пути отец расспрашивал дядю Пашу о его житье-бытье. Тот отвечал просто и понятно, попутно высказывая свои мысли. Мысли у него были чёткие и, наверное, правильные, как устройство механизмов с которыми он имел дело.
Место для купания было не самое удачное – конец причалов для грузовых кораблей и барж. Куски арматуры и осклизлого бетона выглядывали из воды. Но тело и лицо так чесались от пота и пыли, что мы не обратили внимания на эти пустяки. Сначала долго выхлопывали одежду. Потом я блаженно сполз в воду и долго промывал глаза, затем смыл остальную грязь. Метрах в двадцати от нашего места была сильная воронка. Весной туда затягивало льдины. Перед тем, как не спеша уйти под воду, льдины делали несколько кругов, постепенно приподнимая дальнюю от воронки сторону. Они выходили из воды, сверкая отшлифованными краями, поднимались почти вертикально и так, стоя, уходили под воду.
Вблизи берега тарахтел речной буксир. Тараня мутные, своенравные воды Иртыша, он упорно поднимался вверх по течению. На низкой корме, заваленной кругами толстых канатов, стоял мужик боцманского вида в замасленной тельняшке с длинными рукавами. Он прокричал что-то в рупор и покрутил пальцем у виска. Отец только рассмеялся и сделал успокаивающий ответный жест. В ответ снова раздалась жестяная фраза из рупора, завершённая усиленным хриплым смехом. …Чёрт, как мне было хорошо в тот вечер! Хотел бы я чтобы кто-нибудь вспомнил меня так, как я вспоминаю своего отца.
***
Мои мысли продолжают свой бег. Я вспомнил зиму, когда мне было четырнадцать лет. На ту пору я учился в восьмом классе. Так получилось, что мне пришлось начать работать на комбикормовом заводе. Обязанности были незатейливые – выгружать из вагонов компоненты, используемые для приготовления комбикорма. В основном это было пшеничное зерно. К нему добавляли в разной пропорции просо, горох, отруби, рыбную, мясо-костную муку, шрот, соль, мел и много чего ещё. Я до сих пор не знаю, действительно ли коровам или домашней птице нравится подобная смесь. Хотелось бы верить что да, но почему-то берёт сомнение. Хорошо бы когда-нибудь поговорить на эту тему с коровой. У свиней, уверен, претензий нет, а птице я не доверяю – не хватает солидности, и уж очень много в них стадных инстинктов. Корова, судя по-внешнему виду, хоть и туго, но думает. А значит какое ни на есть, но своё мнение имеет.
Хотя основная моя работа была на разгрузке, иногда я нагружал вагоны уже готовым комбикормом. Грузить было намного легче, потому что комбикорм большей частью сам сыпался в вагоны через широкие трубы вставляемые в верхние люки. Работа сводилась к установке ограничительных щитов и перекидыванию комбикорма куда он не попадал самотёком, главным образом в торцы вагона. Более тяжёлый свиной комбикорм обеспечивал нужный тоннаж без особых усилий. Лёгкий птичий комбикорм приходилось “забивать” под самую крышу, ползая по-пластунски с большим совком, называемым “плицей”. Иначе вагон могли вернуть из-за недовеса.
За исключением соли всё остальное, что приходилось разгружать, нещадно пылило. Многое издавало выворачивающие наизнанку запахи. Я живо припоминаю момент, когда мы летом открывали вагон с мясо-костной мукой. Летом в Сибири температура бывает под сорок градусов. Можете вообразить, что за одуряющий запах и какая температура были в раскалённом на солнце вагоне.
Завод располагался на дальней глухой окраине Омска, а я жил на противоположном конце. Город вообще интересен тем, что весьма вольготно раскинулся по обе стороны Иртыша, на ту пору в основном по правому берегу. Из-за удалённости и тяжёлых условий рабочих на заводе не хватало, особенно на выгрузке. Поэтому брали кто подворачивался, никому не отказывая. Основной состав был местные жители да бывшие уголовники с несколькими судимостями. Почему-то у них были проблемы с трудоустройством в другие места. Завод работал круглосуточно, в три смены. С утра я ходил в школу, так что мне доставались вечерняя и ночная смены. На воскресенье дневная смена выпадала редко, но когда это случалось, я всегда чувствовал какое-то праздничное настроение.
Как я уже упоминал, мне было четырнадцать лет, а работать я мог с шестнадцати, и то только по шесть часов. В отдельных случаях разрешалось брать на работу пятнадцатилетних, но нужны были разрешения от отдела народного образования или какой-то комисси – не помню. Но тогда мне пришлось всё это изучить, пока удалось найти работу. В один прекрасный день я появился в отделе кадров комбикормового завода. Шансы найти работу к тому времени упали практически до нуля. Этот был один из последних, поэтому я шёл ва-банк. Для начала грубовато и нахально осведомился, нужны ли рабочие. В ответ женщина средних лет дотянулась до полки, вытянула оттуда лист, как оказалось анкета, и начала её заполнять. Я не верил своему маленькому счастью и всё время ждал какого-нибудь подвоха. Но пока всё шло как по маслу.
Был момент, когда она видимо заколебалась. В графу “Возраст” уже была её рукою вписана цифра восемнадцать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16