- Красивая ты, Ульяна Ивановна.
- Ещё чего скажешь? - сердито и насмешливо спросила она.
- Ничего не скажу.
Он ушёл неохотно, тяжко шаркая ногами, а Баймакова, глядя вслед ему и, кстати, скользнув глазами по льду зеркала, шепнула с досадой:
- Бес бородатый. Ввязался...
Чувствуя себя в опасности пред этим человеком, она пошла наверх к дочери, но Натальи не оказалось там; взглянув в окно, она увидала дочь на дворе у ворот, рядом с нею стоял Пётр. Баймакова быстро сбежала по лестнице и, стоя на крыльце, крикнула:
- Наталья - домой!
Пётр поклонился ей.
- Не порядок это, молодец хороший, без матери беседовать с девицей, чтобы впредь не было этого!
- Она мне наречённая, - напомнил Пётр.
- Всё едино; у нас свои обычаи, - сказала Баймакова, но спросила себя:
"Что это я рассердилась? Молодым, да не миловаться. Нехорошо как. Будто позавидовала дочери".
В комнате она больно дёрнула дочь за косу, всё-таки запретив ей говорить с женихом с глаза на глаз.
- Хоть он и благословенный тебе, да ещё - либо дождик, либо снег, либо - будет, либо - нет, - сурово сказала она.
Тёмная тревога мутила её мысли; через несколько дней она пошла к Ерданской погадать о будущем, - к знахарке, зобатой, толстой, похожей на колокол, все женщины города сносили свои грехи, страхи и огорчения.
- Тут гадать не о чем, - сказала Ерданская, - я тебе, душа, прямо скажу: ты за этого человека держись. У меня не зря глаза на лоб лезут, - я людей знаю, я их проникаю, как мою колоду карт. Ты гляди, как он удачлив, все дела у него шаром катятся, наши-то мужики только злые слюни пускают от зависти к нему. Нет, душа, ты его не бойся, он не лисой живёт, а медведем.
- То-то что медведем, - согласилась вдова и, вздохнув, рассказала гадалке:
- Боюсь; с первого раза, когда он посватал дочь, - испугалась. Вдруг, как будто из тучи упал никому неведомый и в родню полез. Разве эдак-то бывает? Помню, говорит он, а я гляжу в наглые глазищи его и на все слова дакаю, со всем соглашаюсь, словно он меня за горло взял.
- Это значит: верит он силе своей, - объяснила премудрая просвирня.
Но всё это не успокоило Баймакову, хотя знахарка, провожая её из своей тёмной комнаты, насыщенной душным запахом лекарственных трав, сказала на прощанье:
- Помни: дураки только в сказках удачливы...
Подозрительно громко хвалила она Артамонова, так громко и много, что казалась подкупленной. А вот большая, тёмная и сухая, как солёный судак, Матрёна Барская говорила иное:
- Весь город стоном стонет, Ульяна, про тебя; как это не боишься ты этих пришлых? Ой, гляди! Недаром один парень горбат, не за мал грех родителей уродом родился...
Трудно было вдове Баймаковой, и всё чаще она поколачивала дочь, сама чувствуя, что без причины злится на неё. Она старалась как можно реже видеть постояльцев, а люди эти всё чаще становились против неё, затемняя жизнь тревогой.
Незаметно подкралась зима, сразу обрушилась на город гулкими метелями, крепкими морозами, завалила улицы и дома сахарными холмами снега, надела ватные шапки на скворешни и главы церквей, заковала белым железом реки и ржавую воду болот; на льду Оки начались кулачные бои горожан с мужиками окрестных деревень. Алексей каждый праздник выходил на бой и каждый раз возвращался домой злым и битым.
Что, Олёша? - спрашивал Артамонов. - Видно, здесь бойцы ловчее наших?
Растирая кровоподтёки медной монетой или кусками льда, Алексей угрюмо отмалчивался, поблескивая ястребиными глазами, но Пётр однажды сказал:
- Алексей дерётся лихо, это его свои, городские, бьют.
Илья Артамонов, положив кулак на стол, спросил:
- За что?
- Не любят.
- Его?
- Всех нас, заедино.
Отец ударил кулаком по столу, так что свеча, выскочив из подсвечника, погасла; в темноте раздалось рычание:
- Что ты мне, словно девка, всё про любовь говоришь? Чтоб не слыхал я этих слов!
Зажигая свечу, Никита тихо сказал:
- Не надо бы Олёше ходить на бои.
- Это - чтобы люди смеялись: испугался Артамонов! Ты - молчи, пономарь! Сморчок.
Изругав всех, Илья через несколько дней, за ужином, сказал ворчливо-ласково:
- Вам бы, ребята, на медведей сходить, забава хорошая! Я хаживал с князь Георгием в рязанские леса, на рогатину брали хозяев, интересно!
Воодушевясь, он рассказал несколько случаев удачной охоты и через неделю пошёл с Пётром и Алексеем в лес, убил матёрого медведя, старика. Потом пошли одни братья и подняли матку, она оборвала Алексею полушубок, оцарапала бедро, братья всё-таки одолели её и принесли в город пару медвежат, оставив убитого зверя в лесу, волкам на ужин.
- Ну, как твои Артамоновы живут? - спрашивали Баймакову горожане.
- Ничего, хорошо.
- Зимой свинья смирна, - заметил Помялов.
Вдова, не веря себе, начала чувствовать, что с некоторой поры враждебное отношение к Артамоновым обижает её, неприязнь к ним окутывает и её холодом. Она видела, что Артамоновы живут трезво, дружно, упрямо делают своё дело и ничего худого не приметно за ними. Зорко следя за дочерью и Пётром, она убедилась, что молчаливый, коренастый парень ведёт себя не по возрасту серьёзно, не старается притиснуть Наталью в тёмном углу, щекотать её и шептать на ухо зазорные слова, как это делают городские женихи. Её несколько тревожило непонятное, сухое, но бережное и даже как будто ревнивое отношение Пётра к дочери.
"Не ласков будет муженёк".
Но однажды, спускаясь с лестницы, она услыхала внизу, в сенях, голос дочери:
- Опять на медведя пойдёте?
- Собираемся. А что?
- Опасно, Алёшу-то задел зверь.
- Сам виноват - не горячись. Значит - думаете обо мне?
- Я про вас ничего не сказала.
"Ишь ты, шельма, - подумала мать, улыбаясь и вздохнув.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13