18 ст. закона о печати я прошу вас, господин редактор, настоящее опровержение поместить в редактируемой вами газете, в отделе "между прочим". Хламида говорит, что на моём механическом заводе мальчики награждаются: "пинками, руганью, подзатыльниками, трёпкой, выволочками". Всё это гнусная ложь, - результат воображения, болеющего от подзатыльников "пшавки", мозга. Надо заметить, что заводом я владею 10 лет, работает у меня до 200 человек и никогда (!) никто (!) из находивших на моём заводе средства к жизни, не жаловался на моё грубое с ними обращение. А ведь вести механическое дело, г.редактор, далеко мудрёнее, чем составлять "между прочим" из лакейского острословия и обстоятельств, при которых повреждён палец мальчику, переданных Синьором "Хламида" ложно. Мальчик этот не вертел маховика токарного станка, и если бы вертел, - в шестерню не попал бы (?). Он шалил шестернёю, несмотря на предостережение токаря, и сделался жертвою своей неосторожности (ах, уж эти шалуны бесплатные мальчики! Всегда они калечат себя ради собственного удовольствия - Прим. М.Г.) без вины кого бы то ни было, а моей в особенности, потому что ни один заводчик не может везде и во всякое время охранять от неосторожного обращения с машинами работающих на них. Кто никогда ничего не делает, а в печать проникает как болезнетворная бацилла в здоровый организм, тот не в состоянии понять, как велико злоупотребление печатным словом. Но вы, г.редактор, ближе, чем "Хламида", стоите к жизни, вы не могли не понимать, что оглашать факты можно, а извращать их, а тем паче сопровождать бранью, по малой мере не прилично.
Н.Лебедев.
Не правде ли, господин Лебедев и вполне приличный и очень остроумный мальчик?
У него есть стиль.
Но как мне ни жаль господина Лебедева, а одним стилем меня не опровергнет.
Ибо у меня есть факты.
Он не опроверг их заявлением, что на его заводе не задают мальчикам трёпок и выволочек.
Он только подтвердил, что палец мальчику действительно оторвали и раздробили. Я повторяю, раздробили именно тогда, когда мальчик вертел маховик.
И он не сказал ни слова о том, как и чем за это мальчику заплатили.
Он много меня поносит и немножко на меня доносит, крошечку, знаете, доносит.
Сравнив себя с лошадью, а меня с собакой, он полагал, что убил меня наповал.
Ах, это совершенно напрасно!
И это меня нимало не трогает. Я даже оттенил все сильные места его опровержения своим курсивом.
Мне чуть не каждый день приходится получать анонимные письма от обывателей и обывательниц, неосторожно задетых мною за живое, - и уверяю господина Лебедева, что господа анонимы обоего пола ругаются гораздо хлеще, чем он.
Так ругаются, что я - только удивляюсь образности их стиля и гибкости русского языка.
Но удивляясь, я думаю по адресу каждого ругателя-анонима:
"Ты сердишься, Юпитер, - значит, ты виноват!"
Вы сердитесь, великодушный господин Лебедев?
Очень жаль.
Вот я, надеюсь, успокоил ваше гневное сердце - поместил ваш буйный вопль во всей прелести его...
С соблюдением орфографии, не выкинув ни одного слова.
Будьте довольны - я имел право не делать этого.
И - до свидания.
До следующего раза, когда я несколько более подробно и основательно коснусь порядков прошлого и настоящего времени на вашем благоустроенном заводе.
[12]
В понедельник в камере городского судьи дан был комический спектакль с юмористической целью показать публике необязательность для домовладельцев обязательных постановлений думы.
В комедии участвовало шестьдесят именитых граждан города, не устроивших, вопреки постановлению думы, тротуаров около своих бедных хижин на Дворянской улице.
Сам господин судья в то же время один из "неисполнителей" и тоже подлежит суду другого судьи.
Положеньице!
Осудив шестьдесят купцов за халатность, он должен был и себя предать суду за то же качество...
Обвиняемые - всё люди солидные, с весом, бородатые и богатые...
Говорят сытыми басами, держатся корректно, улыбаются скептически.
Точно думают про себя:
"А интересно, как это нас судить будут за неисполнение постановления, которое мы сами же сотворили и издали? Хе, хе, хе! Чудно!"
Действительно чудно!
Большинство обвиняемых - гласные (выборные члены городских дум и земских собраний - Ред.), и некоторые из них авторы постановления.
Издали они его к сведению и руководству домохозяев - и сами же первые отринули свой закон, не исправив тротуаров в установленный ими срок.
И вот привлечены к ответственности за то, что пошли сами против себя.
Начинается суд.
- Господин Z! - вызывает судья.
Z выходит и заявляет:
- Это я. Но только я тут ни при чём.
- То есть как?
- А так... мне какое дело до тротуаров? Я не домохозяин, а квартирант...
- Так как же вы? Вот полиция составила акт на вас...
- А мне какое дело? Составила, так составила...
- Да вы, может быть, ошибаетесь, - домохозяин вы?...
- Желал бы этого!
- Как же теперь? - недоумевает судья.
- А не знаю. Спросите полицию.
- Гм! Ну... господин X!
Но господин X тоже пока ещё не домохозяин.
Господа Y, F, V и ещё несколько господ также оказываются привлечёнными "занапрасно".
Наконец, добираются до настоящих "нарушителей".
Они подходят к столу судьи и спокойно ждут своей участи, уверенные в своей правоте, чистоте и святости.
- Мы законы сочиняли, мы их и нарушаем... И никому, кроме нас, до всего этого дела нет...
Это написано на их почтенных, уверенных лицах.
- Господа! Вы обвиняетесь... - говорит судья.
- Знаем...
- Как же это вы?..
- Чего?
- Нарушили свои же постановления?
- А как нам их не нарушить-то было? Сказано - строй тротуары и чтобы все они были на один лад.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19