"дорого-дёшево", за скобы плати, автомат под подушку... Ничего себе!
Я тоже стал чаще поглядывать на горизонт: где же они, небоскрёбы Америки?..
ЗДРАВСТВУЙ, АМЕРИКА!
Каждый день во время обеда по судовому радио звучало:
"От порта Иокогама пройдено столько-то тысяч миль".
"До порта Лос-Анджелес осталось столько-то миль".
Выйдешь на палубу, поднимешь голову вверх и думаешь: даль-то какая! А посмотришь вниз, и мурашки по спине побегут: глубина-то какая!
Только однажды прочертил в небе след самолёт, один-единственный - из Сан-Франциско на Гонолулу - и пропал.
И вдруг по радио объявили:
"До порта Лос-Анджелес осталось 220 миль".
И началось! Один наглаживает брюки, другой драит ботинки. Наталья печёт пирог. Говорит: "Гости придут". А около своей каюты стоит электромеханик, чикает ножницами, как заправский парикмахер, смеётся:
- Всех электриков подстриг. Кто следующий?
Завтра Калифорния!
Небо стало голубым, жарким. Потянулись по нему тонкие сухонькие облака и отразились в океане. За бортом заиграли мазутные пятна. Мы вышли на большую морскую дорогу.
Теперь вся команда высыпала на палубу.
Вон от Лос-Анджелеса на Сан-Франциско или Канаду пошёл элегантный белый "пассажир", за ним увязался старик банановоз, а ещё дальше громадный танкер. И все иод разными флагами. Сияют, чуть в небе не отражаются.
Потеплела вода. И ожила вдруг. Откуда ни возьмись, прошла по борту черепаха. А из-под форштевня как вынырнул, как засопел морской лев! Разбудили!.. Спал на волне, как на диване.
Отфыркался он, ругнулся, наверное, и поплыл подальше. Сложил ласты на брюхе, усы - вверх. Досыпает, работяга!
Всю ночь плескались в глубине непонятные огни, вспыхивали звёзды, шумело что-то живое.
А утром, только я поднялся на ботдек, смотрю, - вокруг бело от крыльев. Парят в небе чайки. Садятся на мачты, на колонки грузовых стрел, держат гордо точёные головы, как ездовые.
Впереди голубеет над водой ажурный мост, и по далёким горам струится, перекатывается синеватый зной.
Прошла рядом с нами белая яхта под парусом, перегнулись через борт загорелые ребята, закричали:
- Привет, русские!
- Привет, привет! - помахал им Виктор Саныч. В белых перчатках, сияет: сам в порядке, "оркестр" в порядке. Никто не придерётся!
Вышел покурить Федотыч - тоже при параде.
П я побежал в каюту: надо бриться!
Намылился, подмигнул японскому кукольному семейству: "Ну что, не зря в плавание отправились? Вот и приплыли в Америку".
Задышали зноем бетонные причалы, засверкали под жарким калифорнийским солнцем тысячи разноцветных автомобилей. Будто волна выплеснула на берег колорадских жуков. Упёрлись в самое небо подъёмные краны. Из-за пакгауза вылетел на причал на голубом автопогрузчике могучий негр в оранжевой каске, тёмной пятернёй повернул руль... А высоко в небе закувыркался самолётик и стал выписывать по голубому ослепительными буквами: "Посетите нашу ярмарку".
Подставил я лицо солнцу и думаю:
"Ну, здравствуй, Америка! Как-то ты нас встретишь? Дорого, дёшево?"
НЕ ХОТИТЕ ЛИ ВЫ "КАРУ"?
В полдень я пошёл в кают-компанию обедать, но на моём месте возле Виктора Саныча сидел старик: в зелёной форме, сухонький, словно высох в этой жаре. Он всем учтиво кла-нялСя, и мне поклонился. Я сел рядом, а Саныч сказал:
- Мистер Джордж приглашает в город, посмотреть Лос-Анджелес. Говорит: всё покажу. Едем?
Ещё бы! За иллюминаторами заманчиво синели горы...
- А что, - спросил я, - он таксист?
- Нет, просто так, - сказал Саныч, - по своей воле. Старик радостно кивнул:
- О'кей!
Я зарядил фотоаппарат, сбежал по трапу, попробовал землю ногой: как-никак Америка! Качается после плавания!
Мистер Джордж захлопнул за нами дверцу автомобиля, и мы мигом влетели на широкий мост, который я видел ещё с моря. Причалы качнулись внизу слева, справа вдруг сверкнул залив, над пароходом-гигантом вытянулись в небо три розовые трубы.
- "Куин-Мери"! - показал Саныч. - Самый большой "пассажир" в мире!
Я вскинул фотоаппарат. Но мы уже пролетели далеко вперёд, и вдоль дороги закачали верхушками высокие деревья. Не берёзы, не тополя - пальмы, словно негритянки, стриженные под мальчишку.
- Сфотографировать бы их, остановиться! - крикнул я. Но мистер Джордж крепче припал к рулю.
Дорога понеслась ещё быстрей. Вдали запрыгали прекрасные горы, за окном засвистел горячий ветер Калифорнии.
Ничего себе - "всё посмотрим"! Куда он так гонит?
Я щёлкнул раз-другой фотоаппаратом: хоть на плёнке разгляжу что-нибудь. Мимо нас летели десятки цветных автомобилей. Рядом мчалась напудренная старуха, челюсть у неё выпятилась, будто она старалась обогнать машину. Вперёд! Летел чёрный "Линкольн", а в нём хохотали десятка полтора негритят. Вперёд!
Летели цветные домики, летели долины, летели пальмы. Всё растягивалось от скорости, как резина.
Но вот засверкал стёклами первый небоскрёб; я вновь приготовил фотоаппарат. И вдруг мистер Джордж обернулся ко мне и каркнул.
Я оторопел.
А он опять повернулся и говорит:
- Карр!
Шутка, что ли? Странная шутка! Я удивлённо посмотрел на Саныча. А Саныч засмеялся:
- Он спрашивает, сколько стоит твоя "кара"?
Вот оно что! Я хоть и привык разговаривать на морском "международном" языке - где по-английски, где по-немецки, где глазами и руками, а этого не понял. Сколько стоит мой автомобиль?
- Нисколько, - пожал я плечами.
- Нисколько? А какая у вас "кара"? - обернулся мистер Джордж и, наклонив голову, посмотрел на меня сбоку одним глазом.
Я развёл руками. Да нет у меня "кары"!
А мистер Джордж опять каркнул, уже весело:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53