И вдруг он сказал: - А ваши хоккеисты плохие!
- То есть как?! - Я даже отодвинул тарелку. - Как-никак чемпионы мира! Олимпийские чемпионы!
- Всё равно, - поморщился старичок.
- Да почему же? - полюбопытствовал я.
- Если бы они были хорошими, - рассудил он, - они бы все давно были миллионерами.
Вот так так! Вот это логика! Мы с капитаном захохотали. А я спрашиваю:
- А вы, наверное, тоже чемпион мира?
Миллионер захлопал глазами, а старушенция засмеялась.
Тем временем стало садиться солнце. Бокалы на столе, лица гостей сделались алыми. Миллионер посмотрел на мою рубаху - цветы на ней стали ещё красней - и говорит:
- Какая красивая рубаха! Это вы купили у нас в Америке?
- Э, нет! - покачал я головой.
- В Японии?
- Ноу!
- Так где же? - удивился старик.
- Это русская, - говорю, - рязанская.
А сам думаю: "Поди, какая-нибудь девчонка-комсомолка вышивала. А может, бабуся. Хоть про миллионы и не думают, а мастерицы!"
ГАМБУРГСКИЙ ГАМЛЕТ
Ещё в первую поездку с мистером Джорджем я заметил на улице ресторан со странным названием - "Гамбургер Гамлет".
Я заинтересовался. Сказал мистеру Джорджу:
- Странно, почему это Гамлет гамбургский? Принцем-то он был датским. Написал о нём Шекспир, англичанин, где-нибудь в Лондоне... А вот почему он в Лос-Анджелесе, да ещё гамбургский?
Мистер Джордж только сухо пожал плечами. Спросил я у друзей - и они не знают. Подошёл к торговому агенту - и он ничего не сказал. Никто объяснить не может!
На приёме я подумал о жене миллионера: "Старушка-то немка, хорошо по-немецки говорит. Наверное, про Гамбург знает. Город-то немецкий".
А она тоже удивилась, завертела головой:
- Действительно, есть такой ресторан. Но почему Гамлет гамбургский, да ещё в Лос-Анджелесе, не имею представления!
Все стали гадать - почему?!
Тогда из-за соседнего столика поднялся датский капитан и сказал:
- Извините, но вы напрасно волнуетесь. Дело в том, что этот Гамлет не имеет никакого отношения к Шекспиру. Потому что он не гамбургский Гамлет, а гамбургский омлет.
Все рассмеялись, мы с миллионершей тоже. А я ещё и подумал: "Попав в чужую страну, многое нужно узнать и увидеть, во многом как следует разобраться, чтобы, рассказывая потом о ней, не спутать омлет с Гамлетом, а Гамлета с омлетом".
"НЕ ДАДУТ ПОРАБОТАТЬ!"
Я давно мечтал увидеть Сан-Франциско. Ещё мальчишкой песни про него пел. И попросил разбудить меня пораньше.
Под утро вахтенный растолкал меня: "Вставай!"
Я выбежал на мостик. Было ещё совсем темно.
Мы медленно подходили к берегу. За бортом еле плескалась вода, а впереди, насколько хватало глаз, словно бы поднимались в гору квадратные поля, засеянные электрическими огнями. Целые плантации электрических огней. Не огни, а настоящие электрические подсолнухи - лучи лепестками во все стороны.
- Ну как, нравится? - Это подошёл капитан. Уже в форме.
Мы приблизились к берегу, и поля превратились в городские кварталы.
Вдали поднимались небоскрёбы. С берега на берег пружиной перекинулся мост. Мы пошли по заливу. Мимо пристаней, аэродромов, а небоскрёбы начали подрастать. И стало видно, что город спит. От улиц потянуло свежим утренним сном, туманом.
Но вдруг в одном небоскрёбе зажёгся свет. Одно окошечко. И кто-то в нём стал размахивать рукой. То ли протирал стекло, то ли приветствовал нас. Я тоже помахал на всякий случай.
Тут выглянуло солнце, и всё сразу засверкало, загорелось. И мост, и стёкла в небоскрёбах, и улицы.
А капитан спросил в микрофон:
- Как дела, Никоныч?
Никоныч уже на баке, у якорной лебёдки! Стоит, первым вплывает в Сан-Франциско на своей палубе. Ему первому в лицо сан-францисский ветерок дует.
Я пошёл тоже на бак, но капитан остановил меня:
- Загляните к "грузовому".
Открыл я дверь к Виктору Санычу, а там идёт работа. Сидит за столом Наталья, рисует на листе ватмана наш пароход, а на пароходе - громадного боцмана, как раз на баке.
Наталья посмотрела в иллюминатор и сбоку от парохода нарисовала небоскрёб.
Виктор Саныч как-то торжественно посмотрел на меня, говорит:
- Дело вот какое: нашему боцману шестьдесят лет сегодня. Все моря и океаны прошёл. В Америке был. В Арктике лёд ломал. В войну грузы через океаны возил. На груди у него орден Трудового Красного Знамени, "Знак Почёта", медали. Приветствие надо написать.
- Конечно, надо, - говорю. - Вот так и надо написать.
И записал слово в слово. И как ордена на груди горят, и как грузы возил, и как лёд ломал. Красиво получилось.
Пришвартовались мы. Капитан заглянул в каюту, спрашивает:
- Ну что, готово? Вывешивайте, пора боцмана звать! Я пошёл за Никонычем. А он всё возится на баке. Хозяйство укладывает. Говорит:
- Приду, вот только приберу.
Я повернулся к рубке, руками развёл: "Не идёт!" Тогда сверху раздалось:
- Боцману подняться наверх!
Никоныч вздохнул, скинул рукавицы: "Поработать не дадут!"
Вошёл в коридор, смотрит - стоит толпа у газеты, читает про ордена, шумит:
- Вот это боцман! Ну боцман! Никому не говорил! Капитан поздравил его. А Никоныч хлопнул рукавицей о рукавицу:
- Вот тебе и раз! Чуть про собственный день рождения не забыл!
ОДНОЙ ПАЛУБОЙ
Только мы успели позавтракать, в столовую вбежала Наталья. Да не в тельняшке, а нарядная, в цветастом платье, затараторила:
- С боцманом в город не собираетесь? Он по какому-то делу идёт, приглашает!
- Хочет инспекцию провести в Сан-Франциско! - сказал Яша.
- А как двигаться? - спросил Витя.
- Где автобусом, где на своих двоих!
Никоныч уже ходил по причалу. В белой рубахе, в плетёной шляпе - не узнаешь!
Витя надел светлый костюм, я - вышитую рубаху:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53