- Мыться? - спросил я.
- Продавать будут, - объяснил Ваня.
Мальчишки шумели, кривлялись, но повар погрозил им ещё раз, и они ушли обстреливать другие суда. Мы вернулись на корму и вдруг увидели, что рядом с нами переминается с ноги на ногу большелобый чумазый мальчишка.
Мы переглянулись, и мальчуган улыбнулся и застенчиво сказал:
- Дай мыло, буду прыгать в воду с парохода! Тайский повар испуганно замахал руками, а Ваня пригрозил:
- Я тебе прыгну! Змеи здесь шныряют, нечисти! Это всё туристы выучили нырять за монетку... Сами бы попрыгали!
Мальчуган отошёл в сторону. Нет так нет! .. Он опустился на колени возле печурки, подложил дров и стал дуть в поддувало.
- Вот это другое дело! - сказал Ваня.
Щепки загорелись, а мальчик уже искал, что бы сделать ещё.
Повар показал на ведёрко, мальчуган схватил его и наполнил из шланга водой. Я взялся за веник, но мальчик опередил меня и стал подметать возле печи.
- Это что ещё за новый работник? - спросил боцман, заглянув на корму.
- Помогает, - сказал я.
- Молодцом! - подтвердил Ваня и позвал мальчугана: - А ну-ка, пошли со мной!
Через несколько минут мальчишка вернулся с большим куском белого хлеба. Поверх хлеба блестело масло, высилась горка сахара.
Мальчуган подошёл к борту, посмотрел вниз и кого-то окликнул.
На причале сидели ещё два малыша. Они подбежали к пароходу. Наш помощник разломил хлеб на три части и две из них, одну за другой, бросил вниз.
- Упадёт! - крикнул я.
Но хлеб попал точно - один кусок одному, другой другому в руки. Тогда и наш мальчишка улыбнулся и тоже стал уминать свой кусок.
- Вот это да, вот это парень, а?! - сказал Ваня.
Я сбегал в каюту, отрезал кусок от простого мыла - половину-то не продаст! - и отнёс мальчугану:
- Вот тебе, вымойся!
Мальчишка подбросил мыло в руке, лукаво улыбнулся и пошёл по трапу на причал мимо чиновников, которые всё покуривали свои спичечные сигареты.
- А мыло всё равно продаст, - сказал Ваня. "Увидим", - подумал я и посмотрел мальчику вслед. После обеда я снова вышел на корму.
Команда смотрела, как мимо нас тянулись джонки, полные бананов и кокосовых орехов, а возле причала под кормой две гибкие девушки в белых брючках прямо с лодки торговали белыми лепёшками из кокосового молока и фруктовым напитком.
К ним подбегали грузчики, бросали прямо из чашек в рот штук по двадцать кокосовых лепёшечек, брали целлофановые мешочки с напитком и снова, шли работать.
Я облокотился на борт, засмотрелся.
И тут кто-то тронул меня за руку. Оглянулся - рядом стоял наш знакомый мальчишка.
Парень вертел передо мной чистыми руками. Смуглый лоб его сиял. А доброе смышлёное лицо говорило: "Вот, выполнил".
- Ты смотри, - удивился Ваня. - Вот это парень! Весь день малыш помогал тайскому повару. Подтаскивал кастрюли, наливал воду, следил за огнём. А вечером подозвал меня к борту и показал на другой берег: красиво!
Среди пальм по водяной улочке уходило за горизонт солнце. От него и к нему плыли лодки, и слышались нежные голоса. Опять вокруг пахло мандаринами, пальмовыми листьями. И я тоже сказал:
- Красиво.
- Таиланд, - с нежностью произнёс мальчик. И он вдруг распахнул маленькие руки так, будто хотел обнять и эту реку, и джунгли, и небо.
- А как тебя зовут? - спросил я.
- Тау, - сказал он.
- Таи - это твоя страна. - Я обвёл рукой всё вокруг. - А как тебя зовут?
Он улыбнулся, показал снова на пальмы, на реку, на пароходы и сказал:
- Это Таи. Таиланд. А я, - он показал на себя, - Тау... Потом дотронулся до меня и спросил:
- А ты - Москва?
Я кивнул и подумал: "А что в этих джунглях он может знать про Москву?"
И Тау будто ответил мне:
- Москва Гитлера бах-бах.
"А ведь знает! - обрадовался я. - Самое главное знает!" И мы стали объяснять друг другу, что как называется.
Тау показывал на небо и называл его на тайском языке, а я говорил по-русски.
Напротив остановились чиновники и внимательно прислушивались к нашему разговору.
А мы говорили про пароходы, про облака, про звёзды, которые уже появились в небе.
Потом Тау подобрал на палубе обрывок газеты, на котором был напечатан портрет красивой женщины, разгладил его и сказал:
- Это королева. Она добрая.
Скоро стало совсем темно. В воздухе что-то мелькнуло, потом ещё, ещё... И над нами, шурхая крыльями, закружились большие" летучие мыши.
- Ну, мне пора, - сказал я Тау, - на вахту.
А Тау сложил лодочкой ладони, поднёс их к щеке и показал, что ему тоже пора. Спать.
Я похлопал его по плечам.
- Иди домой, к маме.
Но он развёл руками: дома нет, а мама работает на барже.
Он смёл веником с трюма пыль, лёг прямо на металл и, раскинув руки, стал смотреть на звёзды. Я нашёл кусок брезента, чтобы подстелить ему. Но Тау отмахнулся: ничего! Трюм тёплый, дождя нет. Тау привык!
Всю ночь я обходил палубу. Смотрел, всё ли в порядке, заглядывал в малярку, не случилось ли что, цела ли боцманская краска...
На лавке у котлов спал, завернувшись в одеяло, тайский повар. Прямо на стенах пакгауза, будто прилипли, спали ящерки. Только внизу, под кормой, стукались в борт кокосовые орехи, слышался плеск воды и смех. Там покачивалась на джонке керосиновая лампа, и две девушки, торговавшие лепёшками, пересмеивались с грузчиками.
А на трюме, свернувшись клубком, ёжился маленький большелобый мальчик. Под щекой у него лежала газета с портретом доброй королевы. Над головой проносились летучие мыши. А за рекой тихо дышала, словно старалась не шуметь, страна, которую он так хотел обнять своими руками.
ВСЁ В НАШИХ РУКАХ
За бортом зелёной полоской вспыхивали джунгли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53