- Ты готов? - спросил он Григория.
Кира Викторовна не сошла с места. Повторила:
- Достань, и все. Слышишь, Гриша?
- Он достанет, - сказал помощник режиссера и попытался вежливо направить Киру Викторовну из гримерной. - Все достанет после спектакля.
В кулисах толпились рыцари - мимический ансамбль.
Спешил и Григорий. Сзади едва поспевал помощник режиссера.
Григорий на ходу сказал помощнику:
- Одного из рыцарей зовут Брагиным. Его нужно выдать моей жене. Он ее собственность.
- Надеюсь, после спектакля?
- Не знаю. Когда сумеем поймать.
Кира Викторовна заняла свое место в зрительном зале. Включили свет лампы. Медленно поднялся занавес. Начинался второй акт балета. В глубине сцены стоял рыцарь. Он боялся Перестиани, который танцевал совсем близко от него. И рыцарь с секирой, вместо того чтобы героически стоять на месте, как ему и следовало, медленно, шаг за шагом, двинулся среди заколдованных пней и деревьев по направлению к оркестру. Потом увидел, что так просто в оркестр не спустишься, надо с какой-то другой стороны. Рыцарь остановился в задумчивости.
Перестиани с принцессой закончили дуэт. Раздались аплодисменты. И пока принцесса низко и красиво кланялась, Григорий быстро подошел к рыцарю с секирой и незаметно схватил его за шиворот. Со стороны получилось рыцарь тоже кланяется.
Но тут снова заиграла музыка. Публика просила повторить дуэт. Григорий отпустил рыцаря. Вынужден был это сделать. Рыцарь двинулся в противоположный конец сцены, опять к оркестру. В оркестре его спасение, это точно. Зачем он поступил в мимический ансамбль? Лучше бы занимался тетрадями Бетховена. Сидел тихонько в библиотеке. Кстати, надо будет спросить у Гусева в отношении Бетховена - неужели Бетховен был учеником Сальери? Какая несправедливость. Хотя чего удивляться - на глазах у всех человека на сцене травят. Это справедливо? И позвать на помощь нельзя наверняка не убежишь, а, наоборот, тебя поймают. Парадокс? Конечно. Как Бетховен и Сальери. А Моцарт в четырнадцать лет был избран "кавалером филармонии", и папа римский с ним встречался. Тоже парадокс? Конечно. Потому что Ладьке тоже сейчас четырнадцать, а где сейчас Ладька?
Спектакль в Большом театре закончился. Сцена очистилась от декораций и опустела. Занавес был закрыт. На сегодня он тоже отыграл свое, перестал размахивать тяжелыми кистями.
Внутри оркестровой ямы, между пультами, пробирался на четвереньках Ладька. Он все еще был в костюме рыцаря, только шлем снял и расстался с бумажной секирой. Из оркестра уходили последние музыканты. Пристегнутые ремешками за грифы, контрабасы выстроились вдоль стены. "Как верблюды", подумал Ладька.
Он добрался до пульта первой скрипки. Сел. Примерился. Мимо прошел один из оркестрантов. Он торопился. Не разобравшись, кто сидит за пультом, сказал:
- Мое почтение.
Ладя сполз со стула и на четвереньках двинулся дальше. Так сказать, сила обстоятельств.
Вдруг Ладька увидел колокола. Настоящие! Не бумажные! Они таинственно мерцали в полумраке. Древний и незнакомый инструмент.
- Мое почтение! - сказал Ладька и теперь, решительно выпрямившись, двинулся вперед. Померкли все страхи. Снова пробудилась в человеке личность, жажда познания. Риск и независимость.
И вскоре мощный гул древнего и незнакомого инструмента раскатился по затихшему на ночь Большому театру. Так звонили на Руси, когда видели полчища врагов, или в Новгороде, когда вольнолюбивый город собирал свое вече.
Охрана театра онемела, приросла к месту. Потом очередной всплеск колокольного звона, будто вихрем, подхватил охрану, и она, стуча сапогами, понеслась по коридорам и лестницам, спотыкаясь в темноте и врезаясь головой в бархатные портьеры. Свистки, крик, шум. Замигали индикаторные сигналы, как в музеях, когда кто-нибудь вздумает похитить ценную картину.
В раздевалке заметались перепуганные зрители, не успевшие уйти из театра.
- Нефтепродукт... - прошептала Кира Викторовна.
- Что? - не понял Григорий. - Какая нефть? Откуда?
- Моя нефть.
Григорий решил дальше на эту тему не говорить. Он вообще не предполагал, что его премьера закончится милицейскими свистками.
Часто в жизни возникают неожиданные обстоятельства, и, казалось бы, простые грамматические предложения вдруг сразу превращаются в сложноподчиненные или сложносочиненные, и тогда требуется новый взгляд на обстоятельства и новые пути к их преодолению. Это в полной мере относилось сейчас к Григорию Перестиани и к директору школы Всеволоду Николаевичу. Им было над чем поразмыслить. Обоим. Директор сидел в своем кабинете за письменным столом, обхватив голову руками. В кабинет вошла Алла Романовна.
- Я обещала, кажется, поработать с органом и скрипачами, - сказала она.
Директор поднял глаза и посмотрел на Аллу Романовну безнадежным, отсутствующим взглядом.
- А куда они все подевались? - спросила Алла Романовна. - Бегаю по этажам.
- Бегать не надо. Идите домой. Ночь уже.
- А скрипачи?
- Скрипачи... - повторил директор и, как комендант Татьяна Ивановна, посмотрел на потолок. - На складе, например, в Институте красоты или звонят в колокола...
У Аллы Романовны от удивления расширились глаза. Она молча прикрыла за собой дверь директорского кабинета.
Всеволод Николаевич сидел неподвижно, потом встал из-за стола и подошел к дивану. Взобрался на спинку дивана и толкнул фрамугу. Она, конечно, с легкостью поддалась.
Директор просунул голову в коридор, и тут лицо его преобразилось: на лице было счастье, торжество победы. Может быть, впервые директор почувствовал, что способен понимать своих учеников, ход их мыслей, их возможности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95