Он добавил, что командование 6-й армии не видит серьезной возможности остановить продвижение противника. Несмотря на это, на угрожаемые участки были направлены наспех сформированные сводные подразделения. Хотя Паулюсу и Шмидту было ясно, что дальнейшее ослабление сражающихся в городе дивизий недопустимо, они сами же приказали LI армейскому корпусу передать как можно больше батальонов, рот и артиллерийских подразделений на западный и южный участки котла. Армейский механизм скрипел, но еще работал. Он подчинялся своим внутренним законам. Генерал-полковник Паулюс сознавал, какая смертельная опасность грозит его армии, он тяжело страдал от взваленной на его плечи ответственности. Но Паулюс, как и его ближайшее окружение, считал виновниками катастрофы только Гитлера, генеральный штаб и командование группы армий «Дон». Мы продолжали действовать, хотя наши сердца истекали кровью, а дух был надломлен. Многие заплатили за это своей жизнью.
Никогда не забуду разговора с Паулюсом вечером 10 января 1943 года. Эта беседа показывает, что нас раздирал тогда внутренний конфликт, и свидетельствует о том, что в конце концов все мы были тогда за продолжение войны и считали, что должны пожертвовать 6-й армией.
– Мой дорогой Адам, – начал командующий, – теперь, конечно, многие солдаты и офицеры спрашивают, почему Паулюс не принял предложения о капитуляции, почему он в этом безнадежном положении не действует вопреки приказу Гитлера? Вы знаете, что я не имею права действовать наперекор приказам верховного командования. Но не только это не позволяет мне капитулировать. Чем кончится война, если будут окружены и наши армии на Кавказе? А ведь такая опасность им угрожает. Пока мы боремся, мы сковываем здесь русские армии, которые им необходимы для крупной наступательной операции против группы армий «А» на Кавказе и против все еще нестабильного фронта от Воронежа до Черного моря. Мы должны держаться здесь до последнего, чтобы Восточный фронт мог стабилизоваться. Только если это удастся, можно будет надеяться, что война закончится для Германии благополучно.
– Позвольте сделать одно замечание, господин генерал-полковник, – вставил я. – Вероятно, на вашем месте и я едва ли решился бы на капитуляцию. Но допустим, что это случилось. Разве могли бы русские перебросить свои высвободившиеся здесь армии на фронт, отстоящий от нас более чем на 300 километров, раньше, чем через несколько недель?
– В этом вы, безусловно, заблуждаетесь. Русские – мастера импровизации, это они не раз доказывали в прошлом. То, что нам кажется невозможным, для них возможно. При нашем отчаянном положении на южном участке любое усиление вражеских сил может стать для нас роковым. Я могу оказаться виновником того, что будет проиграна война в целом. Чтобы предотвратить такую катастрофу, мы должны сражаться дальше.
Ни генерал-полковнику Паулюсу, ни полковнику Адаму не пришла тогда в голову мысль, что подлинным несчастьем было начало войны – войны, по своей сути и с самого начала являвшейся политическим, экономическим и военным преступлением, ибо она была направлена против исторического развития событий.
Уже Первая мировая война показала, что в XX столетии невозможно осуществлять политику завоеваний и грабежа, которую в XIX веке еще практиковали некоторые империалистические государства. Уже тогда такая война являлась вызовом другим государствам, и они объединились против Германии, которая рвалась к мировому господству. Возмутитель спокойствия был наказан. Бесспорно, что развязанная гитлеровской Германией Вторая мировая война была еще более преступной. Она неминуемо должна была закончиться поражением, так как народы, особенно народы Советского Союза, проявляли несгибаемую волю к сопротивлению.
Мы не задавались основополагающими вопросами о характере войны, ее историческом значении и морально-политических целях. Мы были далеки от понимания всех этих проблем. Воспитанные в националистическом и милитаристском духе, мы едва ли были способны ставить эти вопросы. В этом и заключалась подлинная причина нашего несчастья, и мы все дальше катились к пропасти, ибо, заблуждаясь, считали своим долгом держаться до конца.

Паника в Питомнике

10 января и в последующие дни одна ужасная весть следовала за другой. Все они говорили об одном. Сообщалось о новом прорыве кое-как заштопанной оборонительной линии, бегстве от русских танков. Наши солдаты бросали позиции без приказа. Выявилась несостоятельность командиров сводных подразделений. Повсюду началось разложение. Особенно тревожное сообщение пришло 12 января. Наш единственный аэродром Питомник захвачен русскими танками. Солдаты в панике бежали.
Начальник штаба неистовствовал. Как это могло случиться? По последним донесениям у нас складывалось впечатление, что аэродрому пока не угрожала непосредственная опасность. Может быть, это был только слух? Шмидт требовал полной ясности, ведь речь шла о безопасности армейского командного пункта.
Посланная туда разведывательная группа вскоре возвратилась. Оказалось, что наши войска – летчики, шоферы, санитары, раненые – удрали от разведки противника, тем временем снова отошедшей назад. На этот раз я мог понять припадок ярости у Шмидта.
Паулюс приказал усилить оборону аэродрома и срочно возобновить его эксплуатацию. Офицер штаба, ездивший в Питомник за почтой, рассказывал нам подробно о событиях в Питомнике:
– Паника началась неожиданно и переросла в невообразимый хаос. Кто-то крикнул: «Русские идут!» В мгновение ока здоровые, больные и раненые – все выскочили из палаток и блиндажей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164