А если знают… если знают… Тронхэйму показалось, что он нащупал ускользавшую нить. Колдун, понимая, что чужаки обладают большой и непонятной силой, догадывается, что они могут уничтожить хищные растения, – и с какой-то неясной пока целью стремится не допустить этого. Возможно, Карпацико-тин научился каким-то образом добывать корни, использовать их для лечения, – а может быть, просто не хочет, чтобы островитяне вернулись на материк, полагая, что тогда придет конец его неограниченной власти…
Лацца склонилась к горизонту, но вместо пышно расцвеченного заказа глазу предстало печальное зрелище пыльно-серого угасания дня. Тронхэйм смотрел на океан – и не видел его, думая о своем. Но вот… В тот момент, когда белый диск коснулся краем горизонта, мозг социолога пронзили тысячи иголок, – и сразу же боль прошла, а мир обрел прежние краски. Ипполит Германович охнул и побежал к «Эксору».
Когда он вошел в рубку, то увидел Винклера, Сергиенко и Ланского, разглядывающих таймер.
– Ну что? – спросил Тронхэйм с порога.
– Местное время – седьмое апреля, двадцать один час сорок три минуты, – торжественно провозгласил Сергиенко.
В тот же миг они услышали голос Скрибнера:
– Эй, как вы там? – вопрошал Адриан Антонович. – Живы-здоровы?
– У нас все в порядке, – сердито откликнулся командир. – А ты где?
– У меня тоже все тип-топ, – доложил Скрибнер. – Отсиделся на Ла-Тис, направляюсь домой. Пока. – И Скрибнер выключил свой фон.
– Ну, знаете, – возмутился Винклер. – У него все тип-топ. Нет, в этот раз он так просто не отделается, придется подать рапорт, когда вернемся. Мне его партизанщина надоела.
– Да не сердись ты, Саймон Корнилович, – примирительно сказал Сергиенко. – Скрибнера ты все равно не переделаешь, он же неуправляемый.
– В таком случае пусть сидит на Земле, – отрезал Винклер и вышел из рубки.
Врач ушел в лабораторию, Сергиенко занялся проверкой аппаратуры, опасаясь, что сдвиг времени отразился на ней не в лучшую сторону, а Тронхэйм вернулся на берег.
Через несколько минут к пляжу, лихо проскочив сквозь рифы, подошла шлюпка, и Скрибнер, как ни в чем не бывало, вышел на берег и вытащил лодку.
– Привет, – сказал он Тронхэйму. – Как у вас тут?
– Знаешь, друг, – сказал ему Тронхэйм рассерженно, – в этот раз ты допрыгался. Винклер хочет на тебя рапорт подавать.
– Рапорт? – удивился Скрибнер. – За что? Хотя, конечно… Ладно, – махнул он рукой, – разберемся. Пошли, у меня новости.
– Если насчет тахи, так мы уже в курсе.
– Тахи – ерунда, – сказал Скрибнер. – Есть кое-что поинтереснее.
VII
– И все-таки я не могу поверить, чтобы Карпацико-тин жил больше тысячи лет, – так ведь выходит? – Винклер осмотрел всех по очереди, словно ожидая, что кто-то уточнит цифру и скажет, что командир ошибся. Но все молчали, потому что действительно из рассказа Скрибнера следовало, что колдун Карпацико-тин живет вторую тысячу лет, – иначе он просто не мог быть учеником великого знахаря Лорпи-са.
Ланской встал, прошелся по столовой, выглянул в окно, потом сказал резко:
– Мне нужны споры.
– Споры? – переспросил Тронхэйм. – Это неплохо. На что брать будем?
– На Скрибнера, на что же еще, – фыркнул Сергиенко. – Хорошая приманка.
Скрибнер даже рот раскрыл от такого нахальства.
– Саймон Корнилович, – настойчиво повторил врач, – мне нужны споры растения тодит. Необходимо исследование. Я уверен, что все дело в этих корнях.
– Тодит, то-дит, – повторил Винклер. – Это слово что-нибудь значит на местном языке?
– Нет, – сказал Скрибнер. – Название сохранилось от розовых.
– Розовые-розовые, – снова повторил командир. Что-то очень много получается розовых. Одни, вторые… да еще мы – третьи… Розарий, а не планета. Хорошо, – повернулся он к Ланскому, – Попробуем раздобыть споры. – Винклер покосился на Сергиенко. – А на что брать будем – уточним позже.
«Летучка» зависла над поляной, и Ланской опустил вниз контейнер с протоплазмой. Контейнер раскрылся, бесформенный ком выпал на песок и расплылся густой лужей. Через небольшое время аппараты зафиксировали биополе, возникшее на глубине двадцати восьми метров.
– Учуяли, – прошептал Ланской.
Активность поля стремительно нарастала – стебли тодит очнулись от летаргического сна и двинулись к поверхности, но через полчаса поле исчезло.
– Что такое? – сказал Винклер. – Неужели на полпути снова заснули?
– Не думаю, – пробормотал Ланской, глядя на песок. – Подождем, посмотрим.
Еще через полчаса возле комка протоплазмы вспухли на песке несколько едва заметных бугорков, хотя, судя по индикаторам, под песком ничего живого не было. Выждав еще пять минут, Винклер пустил в ход манипулятор и поднял комок.
– Любопытно, – сказал врач, – как это у них получается? И зачем они делают вид, что их тут нет вовсе?
– Дома разберемся, – сказал командир и повел «летучку» к островам.
Когда коралловая цепь вытянулась слева по курсу, Винклер предложил:
– Пройдем над Та-Вик? Повыше, а то колдун испугается.
Ланской молча кивнул, и «летучка» пошла влево и вверх; до самого лагеря Винклер вел ее над атоллами. С такой высоты ничего нельзя было рассмотреть невооруженным глазом, но автоматы зафиксировали картины жизни на островах.
После обеда разложили на столе снимки Та-Вик. Дом, стоящий вдалеке от пальмовой рощи. Стена – темная черта, обводящая большой овал голого песка. Впрочем, часть овала отгорожена внутренней стенкой, и на небольшом дворике – полтора десятка шаров.
– Значит, он там дрессирует этих… арбузов? – полувопросительно сказал Сергиенко.
– Если двор только для тахи, то почему он такой большой?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21