– Но я клянусь вам, Ласкьяри, что говорю чистую правду. И вообще у нас не принято лгать. «
– Но разрешается умалчивать? Елисеев улыбнулся:
– Умалчивать? Ну, только в самых необходимых случаях. Например, в вопросах политики.
– А разве мой вопрос не относится к сфере политических интересов?
– Право, не знаю, – развел руками Адриан Станиславович. – Я в растерянности, поскольку мне неясен подтекст вашего вопроса. А подтекст, безусловно, имеется. Но в любом случае мне нечего добавить к прежнему ответу.
– Значит, вы не хотите говорить серьезно, – огорченно сказала девушка. – Вы считаете меня ребенком, это я понимаю. Но вы забываете, что я – дочь первого министра. И хотя мой отец сравнительно поздно получил право на власть, все же я с семи лет росла во дворце. И знаю достаточно много. И хочу вам сказать я на вашей стороне.
Ласкьяри резко повернулась и убежала. Елисеев некоторое время в задумчивости стоял в золотом круге света, вглядываясь в полутьму аллеи, – девушка словно растворилась в густом ночном воздухе, даже ее шагов консул не слышал… «Получил право на власть… Я на вашей стороне…»
Это было что-то новенькое. И неожиданное.
Елисеев пошел во дворец.
Ласкьяри больше не появилась в залах; во всяком случае, Елисееву увидеть ее не удалось. Но возможно, она просто старалась избегать консула. Разыскав Корсильяса и Росинского, Елисеев рассказал им о беседе с дочерью первого министра. Росинский задумался, соотнося слова Ласкьяри с тем, что говорил ему Гилакс, предлагая таинственное «возвышение», а Корсильяс заявил, что дело явно нечисто и необходимо пустить по следу Ольшеса, – и тут же перешел от слов к действиям, отправившись искать Даниила Петровича. Елисеев и Росинский остались вдвоем. Они выбрали уголок потише, за тройкой колонн в углу одного из боковых залов, перетащили туда два кресла и уселись, решив здесь, в относительном уединении, дождаться конца бала. Росинский спросил:
– Адриан Станиславович, вам не кажется, что во дворце готовится переворот? У меня лично именно такое впечатление.
– Да, – согласился Елисеев, – я тоже об этом подумал. Но что мы можем сделать? Мы всего лишь сторонние наблюдатели, наше дело – культурный обмен, к тому же в ограниченных пределах, – на уровне, не превышающем возможностей данной цивилизации… а заговоры и перевороты – это, знаете… здесь мы не компетентны.
– Но если нас втягивают в эту авантюру? Не напрасно же Гилакс агитирует. Неужели мы не вправе просто предупредить Правителя?
– Вмешательство во внутренние дела…
– Ну какое это вмешательство, Адриан Станиславович? В конце концов, заговор, переворот – это почти наверняка кровопролитие, бунт, черт-те что… Почему вы считаете, что мы не вправе остановить это?
– Вы знаете позицию Федерации в таких вопросах.
– Знаю, знаю! Но – повторяю – нас ведь втягивают в заговор, мы не сами придумали в него вмешиваться. Гилакс наверняка играет важную роль в предстоящем, я уверен в этом. Почему нельзя хотя бы просто сказать ему, что мы хотим сообщить о его предложениях главе Тофета?
– Это только ускорит ход событий.
– Да… пожалуй, вы правы. Но я не могу вот так сидеть и ожидать неведомо чего. Мне это противно.
– Давайте отложим эту тему до возвращения в консульство. Здесь, на балу… вам не кажется, что мы ведем себя не слишком осторожно?
Росинский прошелся взглядом по колоннам, обернулся и оглядел стену позади себя, словно ища что-то.
– Вы думаете, нас могут подслушивать? – спросил он.
– Я думаю, нам лучше помолчать, – ответил консул., В просвете между колоннами мелькнула фигура Хеддена, и Росинский сорвался с места. Через минуту он вернулся с социологом. – А что это вы тут прячетесь? – удивился Богдан Маркович, увидя за колоннами консула. – Отдыхаем, – объяснил Елисеев. – И шум, здесь не очень слышен.
Бал, как обычно, закончился вскоре после полуночи. В сопровождении униформистов сотрудники консульства проследовали к машине. Ольшее, сев за руль, осторожно тронул автомобиль сместа, и синее хромированное чудище скользнуло с освещенной площади в темную щель улицы. – Даниил Петрович, – спросил Елисеев, – вы точно знаете, что магнитофонов у них еще нет?
Даже у военных?
– Абсолютно точно, – заверил консула второй помощник.
– И уровень развития радиотехники не позволяет установить в машине что-либо такое… эдакое?
– Можете быть спокойны, – сказал Ольшес. – Подслушивать они пока что умеют только ушами,
– Хорошо, спасибо. Значит, в машине мы можем говорить.
– В консульстве тоже. Но нужно предварительно проверить, не прячется ли кто-нибудь за дверью, – очень серьезно уточнил Ольшес.
Хедден фыркнул, и Елисеев, обернувшись, укоризненно взглянул на него.
– Богдан Маркович, что-то вы никак не хотите понять, что ситуация для нас более чем неприятна. Кстати, вы сегодня говорили с Правителем о поездке в степи? – Опять не разрешил, – коротко ответил Хедден.
– Жаль. И непонятно, что его останавливает. Вы объяснили, надеюсь, что не собираетесь как-то влиять на жизнь степных обитателей, что они интересуют вас лишь как специалиста по первобытным культурам?
– Да уж объяснил, само собой, – пробурчал Хедден. – Сколько раз, кстати, можно объяснять одно и то же? Только он ведь слушать не хочет. Вообще. Стоит заикнуться о степях – чуть ли не в бешенство впадает.
– Странненько, – сказал Ольшес. – Очень даже странновато. Что это такое они от нас скрывают?
– Почему – скрывают? – удивился Елисеев. – Может быть, это просто чувство неловкости. В конце концов, их страна имеет наиболее высокий на планете уровень развития – и одновременно здесь кочуют в степях полудикие племена.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90